Книга крови

Она неохотно заморгала, чтобы прочесть ответ буквенной стаи.

– Это значит, что моё имя действительно вписано в двадцать четвёртый том?

На секунду на полке воцарилась суматоха – возможно, Эюя просто хотела потянуть время.

– Хорошо.

Фурия повернулась вокруг своей оси, направила свет фонаря на противоположную сторону коридора и прислонила «Книгу творения», которую держала в руках, к книжным корешкам, находившимся на уровне её груди. На этой полке не копошились никакие живые предупреждения, только за своей спиной она слышала возбуждённое потрескивание книжного роя.

Кончиком пера Фурия провела горизонтальную черту поверх слова «Уника».

Мир не рухнул, звуков иерихонских труб[11] или хора Валгаллы[12] не послышалось. Даже фонарь не мигал.

За спиной девочки Эюя возбуждённо посыпалась на пол и заструилась через проход к противоположной стороне. Отдельные буковки прыгали с полки на полку, словно кузнечики.

Фурия провела диагональную черту, вычёркивая всю страницу. Потом – черту через следующую страницу.

Краем глаза Фурия заметила, что Эюя снова составляет какие-то слова. Она снова отвернулась от неё. Всезнайка несчастная!

Она вычеркнула ещё пару предложений, внимательно следя за тем, где они заканчиваются. Последние абзацы девочка не стала вычёркивать целиком, а только заменила название «Уника» на «пьяцца Минчио, Рим» везде, где речь шла о будущей резиденции правительства. Наконец, покончив с вычёркиваниями, она стала вписывать в свободные пространства, оставшиеся между строками, новую историю школ библиомантики, формулируя её сжато и скупо, так, как это делал Зибенштерн. Ей потребовалось несколько минут, чтобы сочинить дворцам на пьяцца Минчио соответствующую историю: элитные школы библиомантики, вокруг которых позже будет сформировано правительство. Это было просто… слишком просто.

Если верить тому, что утверждал Зибенштерн, в эту самую секунду Уника перестала существовать. Далеко отсюда, между страницами мира, внезапно исчезло целое убежище – исчезло, как если бы не существовало никогда, потому что оно и не существовало вовсе. Люди, находившиеся в Унике, никогда не бывали там.

Буквы Эюя возбуждённо подпрыгивали, составляя новые и новые слова. Однако Фурия не хотела читать их, не хотела знать, не совершает ли она в это самое мгновение ошибку. Она хотела лишь спасти жизнь Финниана, а это была единственная возможность сделать это, которая пришла ей в голову. Может быть, от неё будет толк, может, и нет. Она узнает об этом там, наверху.

Девочку била крупная дрожь, когда она наконец захлопнула книгу и поставила её на место. Она сделала то, чего от неё хотели Зибенштерн, Федра и Ментана, но сделала это так, как сочла нужным, добровольно, исходя из причин, которые считала правильными.

Прежде чем покинуть библиотеку, Фурия вытащила с полки двадцать четвёртый том. С книгой в одной руке и с фонарём – в другой она заторопилась через лабиринт переходов к выходу, обратно к своей сердечной книге, наружу, в новый мир.

Глава семнадцатая

Однако мир, в который попала Фурия, ничуть не изменился.

Петушиная книга тряслась, как перепуганный заяц, когда девочка подняла её и запихнула обратно в карман. Пространство перед библиотекой по-прежнему лежало в руинах. Выбравшись из подвала, Фурия увидела в коридорах резиденции тех же экслибров, что и прежде. Девочка с облегчением перевела дух. В благодарность она была готова расцеловать каждого из них.