На кухне снова заплакал ребёнок, и Ники заворковала, успокаивая его. Дункан вновь задал вопрос про Восканиана, на этот раз настойчивее.
Изида насчитала четырнадцать картин. На всех были такие же смешанные краски. Даже если в них была какая-то закономерность, она не смогла её распознать.
– Почему ты думаешь, что я что-то должна про него знать? – спросила Ники.
Изида слышала каждое слово их разговора.
– Потому что ты знаешь здесь каждого, – ответил Дункан. – Не пытайся меня обмануть.
– Времена меняются, – печально произнесла Ники. – Вообще всё меняется.
Картина, стоявшая на мольберте, была завешена тканью. Изида приподняла её и посмотрела, что она изображает. В глаза кинулся мощный красочный поток, спирали которого были изображены чётче, чем на остальных полотнах. Посреди картины угадывались очертания человеческой фигуры, которая вклинивалась прямо в поток. Она была не нарисована, а почему-то процарапана сквозь толстые слои масляной краски.
– А всё здесь скоро изменится ещё больше, – продолжала Ники. – Анархию невозможно сдержать.
Изида опустила на место ткань, прикрывавшую незаконченную картину, и вернулась к уже виденным. Теперь она смотрела внимательнее. На других полотнах тоже обнаружились маленькие процарапанные фигурки, словно прыгавшие с растопыренными руками прямо в разноцветный океан.
– Какая ещё анархия? – не понял Дункан.
Изида поспешила по коридору назад в кухню, положив правую руку на кобуру оружия.
– Под анархией Ники имеет в виду
Глава шестая
Вечером в дверь покоев, которые Рашель занимала в Унике, позвонили. Мелодия звонка гулко раскатилась по мраморным коридорам.
Если не вглядываться, всё в Унике было утончённым и изысканным вплоть до мелочей, даже звонок звучал мягко и вкрадчиво. Академическая репутация Уники как центра образования и образца для подражания прекрасно маскировала то, что творилось здесь на самом деле. Было так легко поддаться искушению и поверить в её идеальность! Было легко не заглядывать под маску – легко до тех пор, пока не увидишь во внутреннем дворе виселицу, а за мраморными стенами – допросные камеры.
Рашель стояла на балконе и любовалась закатом, полыхавшим над белоснежными корпусами правительственных зданий. Небо переливалось разными оттенками жёлтого и красного. В отдалении были видны крыши немногих сохранившихся школ и интернатов. В одном из них когда-то училась она сама. Это наводило на мысли о Кэт и её судьбе.
Звонок прозвенел вновь, и, хотя его мелодия не изменилась, в этот раз она почему-то звучала нетерпеливо. Ещё до того, как Рашель взяла трубку домофона, ей стало ясно,
– Это я, – произнёс Джонатан Марш.
Ну конечно, больше некому. Она не знала здесь никого, кроме него. Остальные члены Комитета охотно уступили ему право ввести Рашель в курс дела и познакомить с её новыми обязанностями в качестве официального представителя Академии.
– Будь так добра, выйди на минутку, – сказал он, пока она колебалась, открывать ли ему дверь. – Я хочу тебе что-то показать. Обещаю: тебе будет интересно.