Память, что зовется империей

– Я Шесть Вертолет, – ответил он. Махит уставилась на него и спросила себя, когда он научился произносить свое имя не только с каменным лицом, но еще и с этаким самодовольством. – И, разумеется, вы не проведете неделю в конференц-зале, асекреты. Госпожа посол, вас переведут в безопасное и удобное место, как только мы его подыщем.

– И когда же именно? – не сдавался Двенадцать Азалия. Он довел до совершенства недоверчивую, пронзительную строгость: голос того, кому не угодили, и теперь он устроит сцену. Махит рассеянно подумала, что это даже достойно восхищения. Продуманно. Не перебивала. – По чьим меркам безопасно? Вы намекаете, что в эту самую минуту происходит попытка узурпации!

– Маленькая авантюра яотлека закончится задолго до того, как вы сможете назвать эту неприятность узурпацией, – сказал Шесть Вертолет. – У меня много работы – я прослежу, чтобы вам принесли еще кофе. Прошу, не старайтесь уйти. Вас задержат у дверей – сейчас здесь действительно самое безопасное место. Не извольте переживать.

И был таков. За ним невинно щелкнула дверь. Три Саргасс тут же пугающе расхохоталась.

– Я же все это не выдумываю? – спросила она. – Какой-то бюрократ-выскочка безо всякого понимания протокола только что нам сообщил, что министерство информации перешло под управление эзуазуакатов? А то кажется, что я это не выдумываю, и я в полном замешательстве; прошу меня простить, Махит, но такого что-то нет в моем гребаном портфолио возможных сценариев на должности культурной посредницы при иностранном после.

– Если что, – сказала Махит, – этого нет и в моем портфолио возможных сценариев на должности иностранного посла.

Три Саргасс прижала руку к лицу и с силой выдохнула. Подавила смешок, все же сбежавший сквозь пальцы.

– … да, – сказала она, – могу представить.

– Если мы не можем уйти, – сказал Двенадцать Азалия, – то как же мы доставим посла к императору? Даже по дворцовой территории, даже если сюда не перехлестнется бунт. При самом лучшем развитии событий?

«И будет ли еще император, чтобы меня к нему доставлять?» – подумала Махит, и тут ей пришлось закусить щеку, чтобы подавить нашедшую скорбь – по большей части чужую; это Искандр тяжело принимал будущую утрату, а не она. Не… совсем она. (И все же она помнила руки Шесть Пути на своих запястьях и надеялась – с бесполезной, биохимической болью в груди, – что его сиятельство переживет этот бунт, даже если ненадолго.)

Но с кем еще ей остается торговаться?

– Что, если мы попытаемся добраться не до его сиятельства, – сказала она. – Что, если мы попытаемся привлечь внимание того, кто может доставить к нему?

– Из этого-то конференц-зала? – скептически отозвался Двенадцать Азалия, показывая на кофейник. – Ты же знаешь, что наши облачные привязки отслеживают, а у тебя своей вообще нет…

– Да, – огрызнулась Махит, – я все еще не забыла, что я не гражданка Тейкскалаана, не забывала ни на секунду, необязательно напоминать.

– Да я не об этом…

Махит выдохнула с таким усилием, что это отдалось в месте разреза.

– Нет. Но получилось об этом.

Три Саргасс убрала руки от лица – и Махит уже видела выражение, которое теперь на нем крепло: Три Саргасс сосредоточилась, готовилась преломить вселенную чистой силой воли, потому что все другие варианты невозможны. С этим выражением она ела мороженое в парке перед тем, как они ворвались в Юстицию. С ним сидела в офисе Девятнадцать Тесло, решившись выкинуть из головы физическое нападение Города и травму.

– Облачная привязка может многое, как бы там за ней ни наблюдали, – сказала она. – Махит – чье внимание ты думала привлечь?

Ответ был только один.