Царский пират

Но нет – нога и вправду была распухшая, так что хозяин Хявисте, расположившись на лавке, уложил вытянутую ногу рядом с собой. За длинный стол, к которому приставили еще один – поменьше, уселись все. Рядом с Лембитом и его женой – Василий и Степан, дальше Лаврентий, и оба немецких дворянина. По другую сторону – рослые сыновья хозяина со своими женами и вдовая сестра Лембита, жившая на попечении брата.

Угощение было хоть и собрано на скорую руку, но обильное. К счастью, печка в доме топилась с самого утра, так что зажарить куски свинины удалось быстро. А еще на столе было много всякой всячины: копченая салака, соленые грибы и даже пареная репа целиком – огромным темно-желтым шаром.

Только с напитками оказалось нехорошо. Домашнее пиво гостям не понравилось – было мутное и жидковатое. Оставалось лишь вспоминать о том, что на борту «Святой Девы» остались бочонки с виски и вином, захваченным еще из Сан-Мало.

Степан внезапно ощутил чувство, которого никогда не испытывал прежде. Ему приходилось слышать о том, что люди тоскуют по дому, по родным местам. Слышал о том, что тоска эта порой становится невыносимой, и человек готов на все, чтобы вернуться в родные места.

Сам он никогда подобного не ощущал. Сначала потому, что никогда и не уезжал из родных мест особенно далеко. Учебу в Холмогорском монастыре все-таки нельзя было назвать слишком дальней поездкой – это было все то же родное Беломорье, с теми же обычаями, нравами, природой. А затем, когда судьба забросила Степана далеко от родной Кеми, он не скучал по родине. Слишком интересный мир раскрывался перед ним. Слишком много нового окружало его. Хотелось узнать так много, многому научиться. Нет, чувство ностальгии Степану было незнакомо.

А теперь вдруг оно накатило на него в полной мере. Он сидел в горнице большого крестьянского дома – почти такого же, каким был родительский дом в Кеми. Конечно, многие бытовые мелочи и обычаи были здесь другими, иначе выглядели, но ощущение большого дома, стоящего на берегу моря, показалось родным и близким.

В поморских домах женщины не садятся за стол вместе с мужчинами, иначе выглядит домашняя утварь, и угощение на столе совсем иное, непохожее. Чуть по-другому люди одеты… Но в остальном, в главном, Степан увидел родство и затосковал. По большой семье, живущей дарами моря и земли, по крепкому дому окнами на широкую водную гладь. По мирному труду на родине.

Скосив глаза на Лаврентия, Степан понял, что и друг испытывает те же самые чувства. Более того, друг знает о том, какие мысли пришли ему в голову. Мысли о том, что пора домой.

Но куда – домой? Домов-то у них с Лаврентием как раз нет: сожжены шведами. Их домом стал бриг «Святая Дева». И, кроме того, у них есть обязательства. Обязательства перед людьми, которые им доверились – перед командой. Перед Ипатом, Агафоном, негром М-Твали, Фролом, Демидом и полутора десятками других. Это уж не говоря об Ингрид. Какими бы ни были эти люди, но они вверили свою судьбу капитану – Степану Кольцо, и он не может бросить их.

А главное обязательство – перед мертвым греком. Как, бишь, его? Димитрий Кордиос. Он, Степан, обещал спасти его сестру. Может быть, на свою голову, но ведь это произошло! Обещал умирающему, а такие клятвы следует исполнять…

Вечером, когда все крепко выпили и наелись, стали укладываться спать. Лембит извинился за то, что в доме нет места для лишних пяти человек, и велел уложить гостей в риге на сеновале. Рига имела одну стену с конюшней, и печь, выстроенная посередине, отапливала оба помещения.

Спать на сене без подстилки нельзя – может случиться сенная лихорадка. Поэтому из дома принесли хранящиеся в запасе куски парусной ткани, чтобы расстелить их в риге. Занималась этим сестра хозяина по имени Сальме – тридцатипятилетняя вдова, чей муж несколько лет назад утонул в море во время шторма – обычная судьба рыбака.

Сноровисто лазая по сеновалу и расстилая материю, Сальме как бы тайком, искоса посматривала на пятерых мужчин, готовящихся ко сну. Степан заметил, что Василий и Альберт также не отводят глаз от этой крупкой женщины с широкими бедрами и красивым лицом. Выпитое сделало свое дело: у всех слегка мутилось сознание, и долгое вынужденное воздержание сказалось на состоянии молодых мужчин.

Сальме готовила постели долго, тщательно раскладывая материю. За это время она успела обменяться несколькими словами с каждым из мужчин. Взоры с обеих сторон становились все более распаленными: мужчины заводились от близости зрелой крутобедрой красотки, Сальме возбужденно хихикала…

Перед самым отходом ко сну Василий вызвал Степана во двор.

– Знаешь, – сказал он, – я завтра с вами на корабль не вернусь. Буду в Москву пробираться, искать справедливости у великого государя.

– А не боишься? – спросил Степан. – Здесь чуть было не казнили за измену, еле спаслись, да и то чудом. Не боишься, что в Москве то же самое повторится? Только ведь чуда дважды не случается – оттуда можно и не спастись.

– Боюсь, конечно, – честно ответил сотник. – Но теперь у меня просто нет другого выхода. Князь Хованский, едва окажется в Москве, первым делом доложит царю Ивану о том, что я изменник. И что тогда? Царя Ивана недаром Грозным называют. Несдобровать моему отцу: за измену сына отца на кол посадят. Я же не могу этого допустить. Заодно, кстати, и о самом Хованском царю расскажу: о том, как князь золото себе присвоил, утаил от государя.

– Думаешь, поверит тебе царь? – усомнился Степан. – Князя Хованского он хорошо знает, доверяет ему, раз воеводой под Нарву послал. А у тебя нет никаких доказательств.

– А царю Ивану доказательства не нужны, – засмеялся Василий. – Когда это великий государь интересовался какими-то доказательствами? Закричу «Слово и дело» – меня доставят к царю, потому что я боярский сын, а там я расскажу про сундук с золотом. Хованского сначала на дыбу и терзать до тех пор, пока он не признается и золото не отдаст, а затем голову отрубят – это еще в лучшем случае. Отольются кошке мышкины слезки! Тут главное – успеть в Москву первым, пока воевода туда не вернулся.