Гайдзин

– Да, кук’ра.

Тайрер удивленно моргнул:

– Сёгун кукла?

Хирага кивнул, чувствуя себя более уверенно теперь, когда начался разговор, напрягая память в поиске забытых слов.

– Сёгун Нобусада, ма’рчик, сиснадцать год, кук’ра бакуфу. Он зывет Эдо. Император зывет Киото. Сейчас император нет в’расть. Бо’рьса двести год назад сёгун Торанага забирать в’расть. Мы сразаца, брать в’расти у сёгун и бакуфу, давать назад император.

Тайрер, у которого болела голова от огромного напряжения – очень трудно понимать речь этого человека, – тут же сообразил, какое значение имеет для них эта информация.

– Этот мальчик сёгун. Сколько лет, пожалуйста?

– Сиснадцать год сёгун Нобусада. Бакуфу говорить что – он де’рает, – повторил Хирага, сдерживая раздражение, зная, что должен быть терпелив. – Император много в’расти, но нет… – Он поискал слово, не нашел его и поэтому начал объяснять по-другому: – Император не как даймё. Даймё имеет самурай, орузые, много. Император нет самурай, нет орузые. Мозет никак заставить бакуфу подчиница, бакуфу иметь армии, император нет, вакатта?

– Хай, Накама, вакатта.

Тысяча вопросов теснились в голове, просясь на язык, и Тайрер понимал, что сидящий перед ним человек – кладезь, который должен быть вычерпан до дна, но делать это следует осторожно, и здесь для таких разговоров не место. Он увидел напряженную сосредоточенность на лице японца и спросил себя, сколько из того, что он говорил, Накама действительно понял, отметив про себя, что впредь ему надо стараться говорить помедленнее и как можно проще.

– Сколько вас сражается против бакуфу?

– Много. – Хирага пришлепнул ладонью залетевшего в комнату комара.

– Сотни, тысячи? Что за люди, простые люди, садовники, рабочие, торговцы?

Хирага, недоумевая, посмотрел на него, сбитый с толку.

– Они ничто. То’рька слузыт самурай. То’рька самурай сразаца. То’рька самурай имеет орузые. Киндзиру другим иметь орузые.

Тайрер опять заморгал:

– Вы самурай?

Вопрос вызвал еще большее недоумение.

– Самурай сразаца. Я говорит сразаца с бакуфу, так? Накама самурай!

Хирага снял шляпу и стащил с головы грязную, мокрую от пота повязку, под которой оказалась характерная для всех самураев выбритая у лба и на темени голова и собранные в тугой, особым образом перевязанный пучок волосы. Теперь, когда Тайрер мог хорошо видеть его лицо, впервые без широкополой соломенной шляпы, впервые всмотревшись в него по-настоящему, он заметил все те же твердые раскосые глаза обладателя двух мечей и иное строение лица, сильно отличавшее его от крестьян.