Гайдзин

– По… поговорить, а? – тихо произнес он. – Нам ведь есть о чем, а? Поговорить… или… или что?

– Я не понимаю, – ответила она, понимая все слишком хорошо, и сердце ее болезненно сжалось, когда она заметила тревожный блеск в его глазах, где всего несколько минут назад видела одно лишь сочувствие. Но она заставила свой голос звучать спокойно, проклиная себя за то, что не заперла дверь – здесь в этом никогда не было нужды: кругом всегда было полно слуг и сотрудников миссии и никто не осмелился бы войти к ней без разрешения. – Пожалуйста, вам не…

– Мы должны поговорить… насчет завтрашнего дня и быть… быть друзьями.

– Дорогой Андре, пожалуйста, уже поздно, что бы это ни было, это может подождать до завтра, извините, но вы не имеете никакого права входить сюда, не постучав… – В следующий миг она в панике отползла на другую сторону кровати: он сел на край и протянул к ней руку. – Прекратите или я закричу!

Его смех был тихим и колючим.

– Если вы закричите, дорогая Анжелика, сюда сбегутся слуги, и я отопру дверь и скажу им, что вы пригласили меня сюда, вы хотели встретиться со мной наедине, чтобы обсудить вашу потребность в деньгах, наличных деньгах, для проведения аборта. – Снова кривая ехидная усмешка. – А?

– О Андре, не будьте таким, пожалуйста, уходите, прошу вас… если вас кто-нибудь увидит… пожалуйста.

– Сначала… сначала поцелуй.

Она вспыхнула:

– Убирайтесь, как вы смеете!

– Заткнись и слушай! – хрипло прошептал он, его рука поймала ее кисть и сжала, словно в тисках. – Я смею все. Если я захочу получить больше, чем поцелуй, ты с радостью дашь мне это или пеняй на себя. Без меня все обнаружится, без меня…

– Андре… пожалуйста, отпустите меня. – Как она ни пыталась, она не могла вырвать у него свою руку. Криво усмехнувшись, он отпустил ее. – Вы сделали мне больно, – сказала она, едва не плача.

– Я не хочу делать тебе больно, – сдавленно проговорил он, собственный голос казался ему чужим.

Он знал, что это безумие быть здесь и делать то, что он делает, но после ее ухода его вдруг охватил такой ужас, что он перестал что-либо соображать, ноги сами собой привели его сюда, чтобы силой заставить ее… что? Разделить с ним его медленную смерть. «Почему бы нет?! – пронзительно кричал его мозг. – Это ее вина, она выставляет напоказ свои груди, свою бесстыдную чувственность, не дает мне забыть! Она ничем не лучше уличной девки, может быть, ее никто и не насиловал, разве она не нацелилась заполучить Струна и его миллионы любой ценой?»

– Я… я твой друг, разве я не помогаю тебе? Поди сюда, один… один поцелуй не большая плата.

– Нет!

– Кровь Христова, дай мне это с радостью, или я перестану помогать тебе, а через день или два сообщу обо всем Струану и Бебкотту, анонимно. Ты этого хочешь? А?

– Андре, пожалуйста…

Она затравленно оглянулась вокруг, ища, куда бы убежать. Бежать было некуда. Он подвинулся ближе на кровати и протянул руку к ее груди, но она оттолкнула ее и начала сопротивляться, драться с ним, полоснула ногтями, целясь в глаза, но он скрутил ее так, что она не могла даже шевельнуться, а она боялась позвать на помощь, понимая, что попала в ловушку, что погибла и должна будет уступить ему. Вдруг чья-то рука бешено заколотила в ее ставни.

Этот неожиданный грохот вырвал Андре из его безумия, а она пронзительно закричала от страха. В ужасе он спрыгнул с кровати, бросился к двери, отпер ее и ту, что вела в коридор, потом метнулся назад к окну и распахнул его. За считаные секунды он отпер ставни и толкнул их наружу. Никого. Там никого не было. Только кусты, качающиеся на ветру, и шум моря; на променаде за оградой не видно ни одного человека.