— Немного и потеряли. Сперва долго дрожишь снаружи, за дверью. Потом на тебя долго пялятся старухи. — Она окончила послание и закатала его в крохотную гранулу. — И в конце праматерь Вексен удостаивает тебя поцелуем.
— И как?
Сестра Ауд пшикнула и глубоко вздохнула.
— Праматерь, неоспоримо, мудрейшая из женщин, но мне бы хотелось принять последний поцелуй от кого помоложе. Видела я и Верховного короля, издали.
— Один раз и я видел. Старый он был, низенький и жадный. На все вечно жаловался и боялся садиться за стол. Но с ним было много могучих воинов.
— Ну, значит, время его не коснулось. Разве только теперь он поклоняется Единому Богу, еще сильнее одержим властью и, по мнению всех, не выдерживает более часа подряд без сна. А число его воинов умножилось.
Она подвернула полог клетки. Сидевшие в клетке птицы не шевельнулись, не встрепенулись от света — лишь пялились на Ярви дюжиной пар немигающих глаз. Птицы черного цвета.
Ярви нахмурился.
— Вороны?
— Ага. — Засучив рукав, сестра Ауд отомкнула дверцу, просунула внутрь белую руку и умело схватила птичье тельце. Затем вытащила птицу наружу — тихую и спокойную, будто вырезанную из угля.
— Мать Скейр уже несколько лет голубей не использует.
— Совсем?
— Пока я ходила в подмастерьях — ни разу. — Она прикрепила послание к вороньей лодыжке и мягко продолжила:
— Ходит слух, что голубь от матери Гундринг попытался выцарапать ей глаза. Она считает голубей ненадежными. — Сестра прильнула к птице и прокурлыкала:
— Мы в дне от Торлбю.
— Торлбю, — произнесла ворона трескучим голосом. Сестра Ауд подкинула ее в воздух. Птица забила крыльями и полетела на север.
— Ворона, — прошептал Ярви, глядя, как та скользит почти по краю белогривых волн.
— Заверяешь своего хозяина в послушании?
Ничто встал рядом с Ярви. Он по-прежнему обнимал свой меч как возлюбленную, хотя теперь у того имелись отличные ножны.
— Гром-гиль-Горм мой союзник, а не хозяин, — ответил Ярви.