— Видимо, твоя подруга сказала правду, — проговорила она.
Ярви медленно кивнул:
— Я живой.
— И научился застегивать плащ, — добавила она, потянув застежку и убеждаясь, что плащ затянут туго.
Она слушала его рассказ молча.
Молча выслушала о набеге и сожжении Амвенда. О предательстве Одема и о том, как Ярви падал в соленые морские воды.
Неужто Гетланду достанется полкороля?
Молча она слушала и о том, как его обратили в раба и как раба продали. Лишь глаза ее то и дело возвращались к отметинам на его шее.
Одни негодные отбросы.
Под ее молчание он сбежал с корабля, сносил долгие муки во льдах, бился за жизнь среди эльфийских развалин — и Ярви, не переставая, думал о том, какая прекрасная из этого получилась бы песня. Ему бы только дожить до поры, когда слова положат на музыку.
Сами знаете, в хорошей песне не все герои доживают до конца.
И когда повествование дошло до гибели Анкрана, а затем до смерти Шадикширрам, Ярви вспомнил багряный нож в руке, вспомнил, как хрипел он, и хрипела она, и у него перехватило горло. И он закрыл глаза, не в силах говорить дальше.
В бою нужны обе руки. Но заколоть в спину хватит и одной.
А потом на его ладонь легла ладонь матери.
— Я горжусь тобой. И отец бы гордился. Важно только одно — ты вернулся ко мне.
— За это благодари вот этих четверых, — вымолвил Ярви, сглотнув кислые слюни.
Мать окинула его спутников внимательным взглядом.
— Я благодарна всем вам.
— Да ничего такого, — буркнул Ничто, не поднимая глаз и пряча лицо за копною спутанных волос.
— Приму с честью, — сказал Джойд, склоняя голову.