— Пообещай мне.
— Обещаю.
Я поцеловала его. Мне не хотелось говорить о шрамах, криках о помощи и рабочих на фабрике. Мне вообще не хотелось говорить.
Его дыхание стало тяжелым.
— Ты уверена, что хочешь дойти до конца? — спросил Якоб, когда был так близко, как это только возможно, не пересекая последнего рубежа.
— Да, — прошептала я. — Пожалуйста, продолжай.
— Но у нас нет… защиты.
— Ничего страшного, — прошептала я.
Он сделал несколько движений, не входя в меня, и на несколько мгновений наслаждение сменилось острой болью, которая отдавалась даже в спине. Но потом, когда он снова начал медленно двигаться, все плохое улетучилось и возникло приятное ощущение, которого я никогда раньше не испытывала. «Значит, я не понимала чего-то важного?» — подумала я. Вероятно, есть нечто такое, ради чего стоит жить.
Окна машины запотели изнутри. Внезапно Якоб остановился.
— Что такое? — спросила я.
— Кто-то постучал, — ответил он. — Там кто-то есть.
Он выскользнул из меня. Некоторое время мы лежали неподвижно — в надежде, что ему показалось. Но вот постучали снова. Перегнувшись через меня, Якоб протер запотевшее стекло. Я села на сиденье и закрыла глаза, словно могла таким образом заставить все исчезнуть.
— Это девочка, — сказал Якоб.
— Не надо, — сказала я, когда он опустил стекло.
— Привет, — сказал он.
— Что вы тут делаете? — спросил детский голос.
— Мы не знали, что тут кто-то живет, — ответил Якоб.
— Здесь живу я с мамой.
Я крепче закрыла глаза, желая, чтобы эта мама оказалась далеко-далеко.