Франческа

Обернувшись, я увидела Ивана. Он смотрел на меня таким взглядом, от которого у меня всегда все внутри сжималось — словно я зверек, которого он выследил в лесу.

— А ты сам что делаешь? — спросила я. — Тебе что, больше нечем заняться, кроме как болтаться вокруг и пугать людей?

— Дождь пошел, — сказал Иван и посмотрел на небо.

Полностью поглощенная своей работой, я даже не заметила, как переменилась погода.

— Отлично, — ответила я. — Буду знать.

Не говоря больше ни слова, я продолжала копать. Мне подумалось: как странно, что Вильхельм, один из самых любимых мною людей, создал существо, которое вызывало во мне такое неприятное чувство самим фактом своего существования. «Разве Иван сделал мне что-то плохое?» — думала я, ссыпая землю всего в нескольких сантиметрах от его черных сапог.

Иван помогал отцу работать на участке, когда Вильхельм уже не мог. Однажды они с папой разругались по поводу договора, который дедушка заключил с Вильхельмом — в договоре было сказано, что Вильхельм останется жить в домике привратника, даже когда не сможет работать. Из-за этого договора папа считал, что не обязан платить Ивану большую зарплату, раз его отец живет тут бесплатно. Но однажды Ивану это надоело, он высказал свое недовольство, и после этого двери для него были закрыты. Несмотря на это, он регулярно наведывался в усадьбу. Всегда находился какой-нибудь крючок, который надо было забрать, или пила, принадлежавшая лично его отцу. «Появляется как привидение» — вздыхал порой папа. — Как настоящее привидение».

— Зачем тебе эта яма? — спросил Иван. — Животных не осталось, хоронить некого.

— Просто хочу проверить, как глубоко я могу прокопать, — ответила я. — Мне доставляет удовольствие сам процесс.

— Твоя мать будет недовольна тобой.

— Моя мать никогда еще не была довольна мной.

Вечером, когда я ушла к себе и легла спать, у меня начали болеть ладони. Какая же я дура, что столько копала без перчаток. Однако я подумала, что это все равно хорошо — физическая боль, на которой я могу сосредоточиться, более приемлемая, чем та, которую я ощущала от порезов на руках. Я позанималась физическим трудом, сделала дело. Несколько часов назад земля у Звериного кладбища была ровная. Теперь — нет. Я смогла что-то изменить. Однако заснуть у меня не получалось. В ладонях пульсировала кровь. Почему-то в голове вновь возникли мысли об Ароне Вендте. Вот чем стал для меня этот дом — местом, где я вспоминаю плохое. Арон Вендт — от одного имени у меня дрожь пробежала по телу. Арон с ключами от машины в руках, с дурацкой улыбкой, гордостью по поводу лошадиных сил в машине, разговорами по поводу ободов, сделанных по спецзаказу, и о дополнительном оборудовании. Чувство, что ты пассажир, не можешь управлять, не можешь решать, куда ехать, где остановиться, когда поворачивать назад…

От Арона пахло ментолом, когда он навалился на меня, шепча мне в ухо, чтобы я расслабилась. Привычным движением он откинул мое сиденье, дыхнул мне в ухо, шепнул, чтобы я успокоилось, что больно не будет, если я не буду напрягаться.

Я не хотела, чтобы он наваливался на меня, но все тело, казалось, отнялось, руки и ноги не слушались, как бы я ни старалась. Я была беспомощна, как тряпичная кукла.

И только когда он стянул с меня трусики, я укусила его за руку. Укусила изо всех сил, так что почувствовала вкус железа на губах. Он вскрикнул и кинулся на свое сиденье. Затем зажег лампу в салоне и стал рассматривать поврежденную руку.

— Ты понимаешь, что ты наделала? — вскричал он, указывая на рану. — Ты видишь, что получилось?

Он сунул мне под нос свою руку, заставляя меня смотреть.

— Прости, — сказала я.

— Прости?! Мне, небось, придется поехать и сделать себе прививку от бешенства.

— У меня нет бешенства, — заверила я.