- Снова наслаждаешься снимком своей Греты, Гельмут? Согласен, приятно созерцать обнажённую женщину, запечатлённую в полный рост.
- Опомнись, Вильгельм, она одетая, - проворчал сидящей на кровати.
- Но под одеждой-то она обнажённая! - офицер с удовольствием засмеялся. - А воображение при тебе?.. Извини дружище, не хотел тебя обидеть. В этой чёртовой стране, в голову лезут чёртовы мысли. Невыносимо хочется домой - в Германию. У нас на Рейне, в это время города такая красота. Ты ещё не женился на своей Грете?
- Мы уже обвенчались, Вильгельм, это было знаменательное для нас обоих событие. Мы шли к нему несколько лет.
- Серьёзно? И когда же она решила стать твоей вдовой? - собеседник снова засмеялся. – Прости, старина. Ничего не могу с собой поделать.
- Шуточки у тебя, Вильгельм… Детей мы решили не заводить, договорились это сделать когда закончится война. По всеобщему убеждению, это случится очень скоро - Русская армия морально сломлена, а её части разобщены, а дух германской армии силён как никогда.
- Ты говоришь как наш пропагандистский плакат! - заметил Вильгельм. - А ситуация, между тем, несколько усложняется.
- Не разделяю твой пессимизм - отдельные сложности. Мы ведь они рассчитывали, что это будет как в Париже – пришёл, увидел, победил. Без боя сдаются только войска цивилизованных армии, а Варвары пытаются обороняться, потому что у них ума не хватает понять с кем они воюют. Положение у нас очень выгодное, Вильгельм. Обрати внимание: в начале кампании у русских были, так называемые, механизированные корпуса, которыми они пытались атаковать наши фланги. Сейчас - к августу, подобных корпусов у них практически не осталось, они исчезли. Это были не танки, а обтянутые жестью танкетки, на которые трудно смотреть без слёз. То, что они прорвались у Соловьево - ни о чём не говорит - мы просто не ждали их там. Это психология, у русских она несколько иная. Мы шли от Стрельникова, но хоть раз встретили организованное сопротивление?
- Кстати, насчёт того, когда закончится война… - хмыкнул Вильгельм. – Наши обозы начинают отставать. Да, это прекрасно, когда войска идут вперёд, опережая намеченный график, но хотелось бы, чтобы и службы тыла за ними успевали. Я был у связистов, нам обещают подвезти горючее только к десяти утра - это безобразие, мы полностью зависимы от снабжения. Тыловым крысам наплевать, что мы всё выработали. А как выполнять приказ с пустыми баками?
Сердце ёкнуло - наконец хоть что-то полезное: немецкие танкисты исчерпали запас горючего и просто не смогли двигаться дальше. Тех крох, что остались в баках явно мало для выполнения задачи.
- Они уверены, что к десяти утра цистерны будут здесь?
- Да, они уверены. К сожалению, не раньше. Это дальняя объездная дорога, автопоезд будет хорошо охраняться, чтобы предотвратить возможные диверсии, ускорить доставку невозможно. Мы вынуждены принять данную ситуацию. Но русские уже несколько часов выходят из окружения в районе Соловьево, они будут идти всю ночь и все утро, другого способа перекрыть им дорогу у нас нет. Они отбивают все атаки мотопехоты, получается мы сидим сложа руки и равнодушно смотрим как они уходят.
- Уверяю тебя, дружище, в этом нет ничего страшного, там много гражданских, до которых нам нет дела - пусть у СС голова болит. А русская армия разбитая и деморализованная толпа, она не повлияет на ход компании. К тому же, наша авиация уже вносит сумятицу в их планы - подступы к переправе подвергаются постоянным ударам. Да, русские уходят, их вышло уже много, на что мы не можем повлиять, но западнее переправы их осталось больше чем вышло и завтра к обеду мы и эту лазейку перекрываем. Уверен, к тому времени не выйдет и половина - мы заблокируем шоссе, вызовем авиацию.
Шубин всё понял: - Вот зачем эта танковая скопище. Неизвестно для чего танки просачивались в район, но теперь у них есть цель - перекрыть Смоленскую дорогу. Проезжая часть узка, повсюду леса, десятки грозных машин пробьют худую фланговую оборону и закупорят проезд. Тогда для всех, кто попадёт в капкан, это станет катастрофой. В десять утра подвезут горючее - на этот процесс повлиять не удастся, но после полудня колонна выступит. Сколько здесь езды, если напрямую - километров восемь-десять, извилистый проселки, бездорожье – пусть двадцать - ну час, максимум полтора хода. После часа пополудни начнётся светопреставление. Про эту колонну никто не знает, она обрушится как камнепад. Значит не позднее полудня сведения об этом безобразии должны быть у советского командования. Бомбардировочная авиация в принципе есть, уничтожить колонну на месте уже не удастся, но это можно сделать на марше. Как не вовремя потеряли рацию.
Лейтенанта беспощадно трясло, он отдавал себе отчёт - какие ему открылись сведений, что с ними делать. Трудно, очень трудно - ночь на дворе. Возможно он сделал лишнее движение, когда попытался выбраться из репейника, часового он не заметил – тот, как раз, проходил мимо и обратил внимание на шум. Что-то звякнуло, когда он резко повернулся - котелок ударился о штыковую лопату. Этот звук привёл в чувство - лейтенант застыл, покрылся испариной, медленно повернул голову, одновременно нащупывая рукоятку пистолета. Часовой стоял совсем рядом - в трёх метрах, он, словно принюхивался, всё правильно - здесь русский дух, здесь Русью пахнет.
На фоне тёмного неба выделялся профиль: нос с горбинкой, зачатки второго подбородка, раздувались ноздри. Голова часового вращалась по кругу, как голова филина, сначала он смотрел в темноту, потом уставился на одну палатку на другую. Внутри продолжали бубнить офицеры, с места, где стоял часовой, невозможно было разглядеть постороннего в лопухах, но если он подойдёт ближе, сместится на пару шагов… Скрипнула кровать в палатке, стукнули ножки, что-то упало, засмеялся Вильгельм. Часовой хмыкнул - и чего он, собственно, так напрягся? - господа офицеры шумят всего лишь. Поколебавшись, он отправился дальше, сделал несколько шагов, обернулся - что-то не давало расслабиться, как же всё таки сильна тяга в некоторых - раньше времени отправится на вечный покой. Но благоразумие одержало верх - немец передёрнул плечами и скрылся в темноте.
Шубин перевёл дыхание, испарина как клей прилепила нательное белье к позвоночнику, он сдерживал нетерпение пока полз обратно, ждал пока пройдут часовые, кувыркался через тропу, снова полз, вертя головой по сторонам.
- Товарищ лейтенант, это вы? - прошипел из каналы Баттахов.
- Кто же ещё? – Глеб скатился в канаву, приладил к поясу амуницию, отыскал автомат. - Всё в порядке... Скучаете?
- Скучаем, товарищ лейтенант, - сокрушённо вздохнул Смертин. - Боремся с искушением кого-нибудь убить.