Картинки не было, поскольку Питеру все же пришлось себя ограничить, а Эндер не стал настаивать – для него слишком болезненно было осознавать, сколько на самом деле прошло времени, пока он путешествовал с околосветовой скоростью к Шекспиру. Впрочем и Питеру не хотелось видеть, насколько Эндер все еще молод и сколько лет у него впереди, пока его брат с холодным спокойствием ждет смерти.
– Я тут, Эндер.
– Рад слышать твой голос, Питер.
И тишина.
– Значит, обойдемся без светских бесед? – сказал Питер. – Слишком много времени прошло для меня и слишком мало – для тебя. Эндер, я знаю, что в детстве поступал с тобой как настоящая сволочь. И мне нет оправдания. Всю свою злость и стыд я вымещал на вас с Валентиной, но в основном на тебе. Вряд ли я сказал тебе хоть одно доброе слово, по крайней мере когда ты не спал. Могу об этом поговорить, если хочешь.
– Может, позже, – ответил Эндер. – Все-таки у нас не сеанс семейной терапии. Мне просто хотелось бы знать, что ты сделал и почему.
– Что именно?
– То, что имеет для тебя значение, – сказал брат. – Что сам сочтешь важным настолько, чтобы мне об этом рассказать.
– Такого полно. Мой разум до сих пор ясен, и я многое помню.
– Хорошо. Я слушаю.
В тот день он слушал много часов. А потом еще больше часов в последующие дни. Питер выложил ему все: о политической борьбе, о войнах, о переговорах, о статьях, о создании разведывательных сетей, о поиске возможностей и достойных союзников.
Лишь к концу последнего сеанса он коснулся воспоминаний о тех временах, когда Эндер был еще малышом.
– Я тогда по-настоящему любил тебя. Упрашивал маму, чтобы разрешила мне тебя покормить, менял тебе пеленки, играл с тобой. Я думал, лучше тебя нет никого на свете. Но потом я заметил, что, когда в комнату входила Валентина, твое внимание полностью переключалось на нее. Я как будто переставал существовать. Да, она была словно лучиком света, и я прекрасно понимаю твою реакцию. Но я воспринимал это так, будто Эндер любит Валентину больше, чем меня. А когда понял, что ты родился потому, что меня сочли неудачником – в смысле, люди из Боевой школы, – для меня это стало очередным унижением. Естественно, меня это нисколько не оправдывает, и мне вовсе незачем было вести себя, словно последний ублюдок. Я просто хочу сказать: теперь я понимаю, с чего все началось.
– Ну и ладно, – ответил Эндер.
– Извини, – сказал Питер, – за то, что в детстве не относился к тебе лучше. Ибо всю свою жизнь, пока я делал все, о чем рассказал тебе за время нашего невероятно дорогого разговора, я знал, что делаю все правильно. И что Эндеру бы это понравилось.
– Только не говори, будто делал все это ради меня.
– Шутишь? Я делал все это потому, что тщеславнее меня не было на всей планете. Но я всегда считал, что Эндеру это понравится.
Эндер не ответил.
– Черт побери, малыш, все намного проще. Не будь того, что ты совершил в двенадцатилетнем возрасте, – не было бы и дела всей моей жизни.
– Что ж, Питер, значит, моя… победа стоила того.