– Твоя беда, Красвелл, в том, что ты не хочешь ЗНАТЬ, ты просто отказываешься ПОМНИТЬ. Потому ты и здесь. А ведь жизнь, ей-ей, не так уж плоха, стоит лишь иной раз промочить горло. Ну хватит, давай выберемся отсюда и сходим пропустим по стаканчику, а?
– Не понимаю, – задумчиво пробормотал Красвелл. – Но цель наша ждет нас. За мной! – и он устремился дальше.
Вовремя это я вспомнил про выпивку. Память у меня на сей предмет замечательная, а жара в тоннеле стояла такая же, как в зеленой пустыне. Я живо вспомнил уютный паб на задах автобусного парка у Сочихолл-стрит в Глазго. Как я там восторженно распинался о местном виски и как смеялся старый горец с рыжими бакенбардами и жутким акцентом:
– Это, по-твоему, доброе виски, паренек? А хочешь попробовать моего? Подставляй-ка стакан!
Тут он вытащил допотопную серебряную фляжку и щедро плеснул мне золотистой жидкости. В жизни не пробовал такого нектара – ни до того, ни после! Вплоть до той самой минуты, как вспомнил о нем в светящемся тоннеле Красвелла.
Я уже было вообразил стакан, но спохватился и заменил его старинной фляжкой. Поглощая божественный напиток, я размышлял о том, какая все-таки замечательная штука – воображение!
За этим занятием я чуть было не забыл о Красвелле, а он все вещал:
– …У Залы Безумия, где музыка тьмы сковывает разум, где дьявольские мелодии лишают силы и убивают, разрывая мозг. Внемли!
Тоннель наконец кончился – мы стояли перед гигантской лестницей, плавно уходившей вниз. Она вела в огромный круглый зал, затянутый голубоватой дымкой, словно там разом собрались миллионы курильщиков. Дымка колыхалась, закручивалась, и сквозь нее в дальнем конце зала просматривалось сложное переплетение тускло поблескивающих труб, – тоже, надо полагать, непомерной величины.
Если это была музыкальная машина, то самый большой оргáн рядом с ней выглядел бы скромнее губной гармошки. Из этого дикого переплетения вырастали десятки клавиатур, за которыми бесновались существа с множеством конечностей, похожие одновременно на пауков и на каракатиц. Я не стал слушать, как Красвелл их называет, – меня больше интересовала музыка.
Первые аккорды были действительно странными, но, по-моему, вполне безобидными. Потом звуки стали нарастать и усложняться. Я различал непривычно вкрадчивое звучание фаготов и гобоев, отчаянный плач сотен скрипок, пронзительные стоны флейт, горестные рыдания виолончелей… Нет, хватит! Музыка – мое хобби, и я не хочу рассказывать о том, как эта бредовая симфония чуть меня не угробила.
Но если Красвелл когда-нибудь это прочтет, пусть знает: упустил он свое призвание! Ему бы музыкантом стать – с такими-то способностями к оркестровке! Если бы он мог сочинять подобное не в подсознании, а в реальности – быть бы ему великим композитором!
А может, и нет: его музыка действовала именно так, как он говорил. Коварный ритм и безумные мелодии завертелись в моей голове – я уже чувствовал, как в этом вихре начинаю терять разум.
Вообразите «Recondita Armonia» Пуччини в оркестровке Стравинского[23] и аранжировке Онеггера[24], исполненную сразу сотней симфонических оркестров в самой большой студии Голливуда, – это будет немножко похоже.
Но я уже был сыт по горло. Говорил я вам, что музыка – мое хобби? Так вот: единственный инструмент, на котором я играю, – это губная гармошка. Неплохо, кстати, играю. А если меня пустить к микрофону – так даже очень громко.
Микрофон – и побольше усилителей! Я выхватил из кармана гармошку, набрал полную грудь воздуха и завел свою коронную «Тигровую шкуру».
Оглушительная волна развеселого джаза с присвистом и тигриным рычанием вырвалась из динамиков, которыми я обвешал весь зал, и начисто забила музыку Красвелла.
Но даже сквозь эту какофонию я различил его возмущенный крик: он явно не разделял моих пристрастий. Джаз ему пришелся не по нутру.
Его музыкальная машина закачалась, многоногие органисты панически забегали, съеживаясь на ходу, превращаясь в простых жуков; исходившее от машины сияние, озарявшее зал неземными отсветами, перешло в тусклый полумрак; и вот все сооружение, словно не выдержав напора бушующих в зале музыкальных волн, распалось и растеклось звуковыми водоворотами.
Красвелл опять что-то выкрикнул – и вдруг вся сцена сменилась. Должно быть, он, то ли пытаясь избавиться от несносного джаза, то ли бессознательно надеясь сбить меня с толку, пропустил несколько глав в своем повествовании, и мы попали в другой кусок сюжета.
ebooksa