— А пятикурсникам ввели какой-то «научный коммунизм». Это чего?
— А уж этого тебе вообще никто объяснить не сможет! — вспылила Татьяна и зверски посмотрела на сына.
Несчастный студент хотел ещё что-то спросить, но удручённо удалился в свой угол за перегородкой.
Ещё через две недели Борис пришёл с известием:
— Ма! Ба! Дед! Нас в колхоз отправляют до конца октября. Сказали, картошку собирать будем.
— Ни в какой колхоз ты не поедешь! — категорично заявила Татьяна. — Мы достанем справку, что у тебя какое-нибудь хроническое заболевание, и тебя освободят.
— Справку?! Освобождение?! — взревел Борис Николаевич. — Освобождение от колхоза?! Да я, когда был студентом… Да я на стройке…
— Боря, — вступила Наина Иосифовна, — успокойся, тебе нельзя волноваться.
— Папа! О твоей трудовой юности все наслышаны! — не сдавалась Татьяна.
— Молчать! — стукнул кулаком по столу Борис Николаевич, так, что все присутствующие вздрогнули. — Поедет в колхоз как миленький! Со всеми ребятами, с коллективом! Куда все поедут, туда и он поедет! А отлынивать от работы и отрываться от коллектива я ему не позволю! — И добавил уже мягче, взглянув на растерянного внука: — Позорить своё имя, понимаешь, я не дам. Борис Ёлкин никогда от работы не увиливал и за справками не прятался! Мотаешь на ус? — и ласково ему подмигнул.
— Мотаю, — не стал возражать Борис Ёлкин-младший.
— Не подведёшь свою фамилию?
— О чём речь, дед! — заносчиво ответил внук.
— Ну вот то-то! А то развели мне тут: «справку», «освобождение». Я этого не люблю, понимаешь.
И Бориса Ёлкина стали готовить в колхоз.
— Ма, нам сказали, нужны резиновые сапоги и телогрейку какую-то, — объявил он ещё через пару дней.
— С ума сошли! Где мы возьмём тебе резиновые сапоги? А телогрейку?! Это музейное достояние!
— А я у Софки спрошу, — догадался Борис Николаевич. — У него есть, наверное.
Софокл как раз был занят весьма важным делом: шнурком от ботинка он доставал провалившиеся пробки из винных бутылок. Это было делом кропотливым, тонким, можно даже сказать, ювелирным, и требовало большой сосредоточенности и усердия. Суть его заключалась в том, что плоский шнурок, сложенный петлёй, нужно опустить в пустую (если не считать пробки и дохлых мух) винную бутылку, набросить его там на торец пробки, и аккуратно подтянуть к горлышку, одновременно маневрируя бутылкой. Нужно стараться, чтобы пробка не вывалилась из петли (тогда начинай всё сначала), не перекосилась (а то не попадёт в горлышко), чтобы шнурок не перекрутился (а то ничего не получится) и не лопнул (его перед работой нужно проверить на прочность, как верхолазы проверяют спасательные верёвки). Если все эти правила соблюдены, и пробка точно вошла в горлышко, тут наступает самый ответственный момент: сильным уверенным движением нужно рвануть шнурок, обмотанный вокруг ладони, и — шпок! — со смачным звуком пробка вылетает из горла. Всё — бутылочка готовенькая. Неси и сдавай.
Как раз в ту минуту, когда Софокл, от усердия высунув язык, набрасывал шнурок на эту чёртову пробку, которая почему-то всё время выскальзывала, открылась дверь, и к нему, уже по-свойски, без стука, вошёл Ёлкин. Рука Софки дёрнулась, и пробка в очередной раз выскользнула из петли.
ebooksa