Вот пришел папаша Зю…

22
18
20
22
24
26
28
30

— Коммунисты и товары — вещи несовместимые, — скалил зубы Вовчик Железо.

В лавках стало грязно, продавщицы ходили в замызганных халатах и непрерывно хамили покупателям. У них появился мощный защитник их трудовых прав — торговый профсоюз, без которого ни уволить с работы, ни объявить строгий выговор с занесением в личное дело было нельзя.

А вскоре из провинций стали поступать и вовсе тревожные вести.

В Саратовской области, бодро сообщала ведущая новостей Татьяна Миткова, в давке за колбасой по два-двадцать погибли двенадцать человек и пятеро ранены. В Калуге в давке за курами погибло восемь человек и четверо в тяжёлом состоянии. В Свердловске, бывшем Екатеринбурге, в давке за сливочным маслом погиб один человек — продавщица.

Скоро, правда, сведения о давках прекратились. Но не потому, что прекратились давки: был закрыт этот единственный канал, который о них сообщал, а Миткову уволили. Светлана Сорокина ещё успела провести последнюю передачу «Глас народа вопиющего», тема которой была: «Нужны ли России коммунисты»? На передачу наложили арест. Были закрыты и все остальные каналы, как несоответствующие главной политике партии. Оставлены были лишь 1-ый канал, 2-ой и 3-ий.

Трудящиеся требовали введения талонов на основные продукты питания и мыло. Навстречу их пожеланиям указ об этом уже готовился.

Трудящиеся вообще, если верить прессе, стали о многом просить.

Они просили ускорить процесс возвращения городам и улицам их коммунистических названий. По просьбе трудящихся восстанавливались памятники пламенным революционерам, а также Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу. Планировалось восстановить все памятники Ленину, варварски снесённые демократами.

На центральных площадях городов и посёлков в срочном порядке сколачивались стенды наглядной агитации. Вывешивались портреты членов Центрального Комитета компартии во главе с Геннадием Андреевичем Зюзюкиным, поднявшим в приветствии руку. Составляли списки, каким видным деятелям КПРФ ставить прижизненные бюсты, чьи портреты вывешивать в кабинетах. В учреждениях администрации был обязательным портрет Геннадия Зюзюкина. А в селе Мымрино Орловской области, родине президента, 7 ноября намечалось торжественное открытие его бюста.

Лучшие здания городов, занятые прежде коммерческими структурами и различными фондами, по просьбе трудящихся снова возвращались обкомам и горкомам партии. По этому случаю коммунисты Свердловска слали братский привет Борису Ёлкину, построивший в свою бытность первым секретарём самое большое в стране двадцатидвухэтажное здание обкома партии.

Народ повалил в коммунисты. На предприятиях решили возродить партячейки и парткомитеты. Возродились должности секретарей парткома, горкома, обкома. Столы первичных партячеек были завалены заявлениями желающих пополнить славные ряды.

Новому коммунистическому правительству нужны были деньги, большие деньги. Чтобы пополнить казну, прежде всего была восстановлена государственная монополия на производство спиртных напитков, пива, вина и табачных изделий. Заработали на всю мощь спиртовые заводы. Вернулись «Портвейн-33», «Солнцедар» и дешёвые плодово-ягодные вина.

Ещё трудящиеся жаловались, что им тяжело разбираться в том обилии газет и журналов, что выплеснул на прилавки античеловеческий рынок «демократов», поэтому трудно ориентироваться в текущем моменте. И по их просьбе из газет были оставлены только «Правда», «Труд», «Советская Россия» и «Завтра», отличавшиеся друг от друга лишь заголовками. Остальные газеты были запрещены, а издательства закрыты. Для молодёжи оставили «Комсомольскую правду», но в несколько усечённом виде. Теперь она стала называться «Комсомольское ДА!»

До Центрального Комитета дошли слухи, что ещё трудящиеся просили оставить им издания интимного характера. Но Центральный Комитет решил, что ввиду исчезновения из аптек контрацептивов, рождаемость в стране и без того резко увеличится. И весь «интим» также исчез с прилавков, как порнографическая продукция, развращающая молодёжь.

Ещё трудящиеся просили окончательно искоренить из нашего захламлённого иностранщиной языка все чуждые нам слова и заменить их исконно русскими. На пожелания трудящихся откликнулись мощной кампанией «Заговорим по-русски!» «Пицца», «гамбургер», «шаверма» и «хот дог» превратились в «итальянский пирог», «булка с котлетой», «мясо в кулёчках» и «горячие собаки». Все вывески на иностранных языках заменялись на русские. От кое-где оставшихся фирменных магазинов, принадлежащих иностранным гражданам, требовали перевести свои названия на русский. Вместо загадочного TOM KLAIM появился обыкновенный «Анатолий Климин», вместо шарма VOGYE — лавка «Модная». Переводчики ломали головы, что им делать с LANCQ Mом, Макдональдсом и иже с ними. Местные власти вопрос решили по-советски: эти магазины, а также сеть ресторанов Макдональдс были ликвидированы.

Над «Экспресс-маркетом» засветилась неоном новая вывеска: «Быстрая лавка», над «Супермаркетом» — «Сверхлавка». Универсам теперь именовался «Общая лавка», а гастроном — «Пищевые товары». Впрочем, ни в тех, ни в других, ни в третьих, пищевыми товарами не пахло.

Прекратилась выдача виз на поездки за границу. Теперь, чтобы съездить в капиталистическую страну, необходимо было посетить три страны СНГ (кроме Прибалтийских, которые приравнивались к капиталистическим), а люди из органов будут бдительно за вами следить, как вы себя там ведёте. Сторонам, пригласивших наших актёров на гастроли и учёных на симпозиумы, было объявлено, что ни актёры, ни учёные, к сожалению, приехать не смогут, так как в стране эпидемии, и они заболели.

Трудящиеся просили также оградить их и детей от засилья в кино и на телевидении иностранной продукции, а в театрах — пьес иностранных авторов. На студиях и в театрах стали возрождаться худсоветы, без разрешения которых нельзя будет ни снять фильм, ни поставить спектакль. Вводился также Гослит, называемый в народе «цензура».

Но самое страшное — поползли слухи, что по ночам стал разъезжать чёрный воронок. А кое-кто видел воочию, как из домов выводили людей и сажали в большие фургоны с надписью: «ХЛЕБ».

«Это они мафиози ловят», — успокаивали себя граждане, чувствовавшие за собой грешок «демократии». Но с наступлением ночи каждый откровенно боялся и на всякий случай приготовил узелок с сухарями и парой тёплого белья.