Вот пришел папаша Зю…

22
18
20
22
24
26
28
30

А в коммунальной квартире 3-его Социалистического тупика оба президентских телохранителя розовели на глазах, успешно совмещая свою основную профессию с агентурной деятельностью.

На лестничной площадке появился странный тип.

— Это «оттуда», — скосив глаза за спину, страшным шёпотом сообщила Татьяна: она опасалась «жучков». — Видать, штат у них растёт.

Днём тип сидел на подоконнике, подняв воротник плаща и прикрывшись «Трудом». На ночь он расстилал коврик возле квартирной двери и сворачивался на нём калачиком.

Наина Иосифовна жалела агента, и вечером выносила ему мисочку борща, с покрошенным в него хлебом. Она молча ставила мисочку на коврик, а агент смотрел на неё собачьими глазами.

Ватерлоо Михаила Сергеевича

Михаила Сергеевича Гробачёва выловили у гостиницы «Балчуг» и отвели в опорный пункт милиции.

Раиса Максимовна, как всегда, оказалась права: вышел указ Центрального Комитета о запрете хождения по территории Российской Федерации иностранной валюты, а также всевозможных операций с нею, хранения и прочее. В добавок ко всему, Михаил Сергеевич оказал сопротивление органам, когда его брали с поличным, а потом пытался сунуть им по купюре инвалюты. Ему грозил срок.

В тот же вечер к Раисе Максимовне пришли с обыском. Она пыталась качать права, но когда нашли заветную коробку из-под «Salamander» и составили акт об изъятии, она прикусила язычок.

Как только за органами закрылась дверь, Раиса Максимовна бросилась к телефону. По телефону Серёгина жаловалась кому-то на своих оболтусов.

— Извините, милочка, у меня срочный разговор, — Раиса Максимовна нажала на рычаг и мягко, но решительно отняла у опешившей Серёгиной трубку.

Серёгина испепелила эту много о себе понимающую Гробачиху взглядом и гордо прошествовала к себе в комнату.

Раиса Максимовна провисела на телефоне весь вечер. Она передёргала за ниточки все свои некогда обширные связи, которые с каждым днём обрывались и бессилели, действуя порой на чисто женском обаянии, но узнала, где, как, что и почём.

Ночью она собрала все свои оставленные ей новой властью «на бедность» драгоценности, утром съездила к знакомому ювелиру, днём сделала несколько серьёзных визитов, и уже к вечеру того же дня Михаил Сергеевич, потерянный и помятый, сидел в своей комнате на диване. Он сидел, не снимая измятой шляпы и запачканного извёсткой и пылью пальто — следы ночи, проведённой в КПЗ. Уголки его губ были опущены вниз, что обозначало крайнюю степень раздумья. У его ног валялась пустая коробка из-под «Salamander».

Раиса Максимовна сострадающе молча наблюдала за мужем, догадываясь, что творится сейчас в его душе. Наверное, думала она, он чувствует себя старухой возле разбитого корыта. Но Михаил Сергеевич, оказалось, чувствует себя несколько иначе.

— Вот теперь, Захарик, — мрачно проговорил он, — я окончательно чувствую себя Наполеоном после поражения под Ватерлоо. Последняя попытка взять реванш завершилась полным крахом. Теперь мне остался только затерянный в океане остров Святой Елены.

— Но Ми, Наполеон остался совсем один, с ним не было его Жозефины! — воскликнула Раиса Максимовна. — А у тебя есть я! Вот когда ты лишишься меня…

— Захарик, пожалуйста, не говори такой страшной вещи. Я себе этого не мыслю.

Михаил Сергеевич вдруг как-то странно посмотрел на жену, помолчал и сказал после паузы:

— Ты знаешь, Захарик… Я недавно нашёл одну старую газету… За прошлый год, кажется… Да, сентябрь прошлого года. И там… Там сообщалось о твоей кончине — ты можешь себе это представить, Захарик? Я так испугался…