Так случилось и с гостями, ожидавшими появления доктора. Лично удостоверившись в смерти доктора Сервана, они, повинуясь свойственному всем людям духу противоречия, были совершенно уверены, что предсказанное воскресение не случится. Они, шутя, приняли предложение баронессы и все вместе сделали вывод о невозможности воскресения. Возразить осмелились только двое.
Роковая минута приближалась, сомнения росли. Никто не озвучивал их, тем не менее это было легко заметить. Старые друзья доктора уже начали говорить вслух, что были бы очень рады вновь его увидеть, что уже допускало возможность возвращения. Оставался только час ожидания, и все, пребывая в замешательстве, беспокойно переглядывались. Женщины теснились у камина, где ярко пылал огонь. Его было вполне достаточно для того, чтобы осветить всю залу, но, несмотря на это, баронесса приказала принести еще свечей. Одним словом, все чувствовали себя не в своей тарелке — попросту говоря, трусили.
Пробило половину двенадцатого. Многие очень хотели бы в эту минуту удалиться.
— Осталось полчаса, — произнесла баронесса голосом, в котором чувствовалось невероятное волнение.
Первое, самое обычное проявление страха — это желание открыть в ком-нибудь этот страх и объявить о нем во всеуслышание. Едва госпожа Лансгер произнесла ту фразу, о которой мы сейчас упомянули, как один из гостей и, разумеется, из тех, кто хотел бы быть в это время где-нибудь в другом месте, заявил:
— Можно подумать, баронесса, что вы боитесь наступления долгожданной минуты.
Женщины, на которых так нападают, беспощадны.
— Если об этом можно судить по моему голосу, любезный граф, — возразила баронесса, — то это же видно по вашему лицу, потому что вы никогда не были так бледны, как сегодня вечером.
— Да, это правда, — подхватили все, — граф боится!
— По чести, господа, — проговорил граф, который понял, что бесполезно отрицать чувство, волновавшее всех, и счел за лучшее немедленно это признать, — по чести, господа, я не скажу, что боюсь, потому что в подобных вещах не сознаются. К тому же это было бы несправедливо. Но я не стану отпираться, что очень смущен. Предсказание доктора кажется мне неправдоподобным, и именно это и заставляет меня задуматься. И если вы захотите сами быть немного откровеннее, то согласитесь, что сейчас находитесь не в таком веселом расположении духа, как в начале вечера.
Только самолюбие удерживает чувства в той темнице, которую зовут молчанием, и бывает довольно того, чтобы в собрании кто-то один пожертвовал своим самолюбием, как все прочие последуют его примеру.
— Граф говорит правду, — поддержал его один старичок в порыве откровенности, на которую он никогда не решился бы без тирады графа, — он говорит правду! Мы зря стараемся казаться хладнокровнее, чем есть на самом деле. Событие, которое должно произойти сегодня вечером, касается не одной только науки — это и вопрос дружбы. Мы все любим доктора, как прекраснейшего человека и величайшего медика, и потому все будем очень рады его увидеть. Так что неудивительно, что мы смущены сейчас, когда речь идет о его жизни или смерти. Я держал пари, что он не придет, но если бы это пари было предложено теперь, то я не ручаюсь за то, что заключил бы его снова, и многие из этих господ, я уверен, думают так же.
— Разумеется, — послышалось со всех сторон.
Как только эти двое сознались в том, что смущены и растеряны, никто уже не стыдился делиться своими мыслями с другими. Все вновь разговорились о докторе и его предсказании, как вдруг с улицы послышался громкий шум.
— Что это? — спросила, невольно вздрогнув, баронесса.
В эту минуту часы пробили полночь — урочный час покойников и призраков. Дверь в залу отворилась. Можно было подумать, что все присутствовавшие окаменели или застыли от ледяного веяния смерти. Вошел лакей.
— Господин Серван! — возвестил он.
Глаза всех присутствовавших устремились на дверь. Доктор вошел с улыбкой на губах, одетый в свое самое изящное платье. Только улыбка эта казалась странной на смертельно бледном лице доктора.
XIV
Когда все очнулись от удивления, мы даже скажем — страха, то пошли к нему навстречу. Первый, подавший Сервану руку, считал себя героем. Доктора окружили, начали расспрашивать и, вероятно, опять отправили бы на тот свет, если бы баронесса не взяла его за руку и не усадила возле себя.