Сумерки

— Невеста-то точно ангел небесный! Смотрите, как хороша!

— А жених-то, жених. Ну совсем демоном смотрит. И борода такая страшенная! Не приведи господи с таким женихаться-то.

— Да ладно тебе, Кондратьевна, он же молодой да при богатстве. Чего с таким не женихаться.

— Не говори. Есть в нем что-то такое, от нечистого. И борода. Ух, какая борода! Прямо синяя от черноты.

— Невесту отдавать такому жалко. Вроде как ангельчика за черта выдают.

— Да, хороша невеста. И одета, и красива. А рядом с нею черт идет.

И старухи мелко закрестились, ненавистно глядя на Драчевского.

Тот только улыбнулся своею высокомерною улыбкой, показывая белоснежные зубы. Лизонька, которая несомненно слышала эти громкие возгласы, остановилась у самого входа в собор и подняла голову, чтобы полюбоваться на открывшееся в тучах окно. В этот же самый момент окно закрылось, тучи еще плотнее сгустились над головами молодых, и солнце окончательно пропало.

— Будто попрощалось с ангельчиком, — тотчас прокомментировали старухи.

Невеста понурила голову. Зато Драчевский заметно оживился. Он крепче прижал локтем Лизонькину руку в перчатке и с самым торжественным видом вошел в Никольский собор. Толпа гостей, хлынувшая внутрь, расступилась перед молодыми, которые медленно прошествовали на второй этаж и направились к алтарю, у которого уже стояли со свечами родители невесты. Место у алтаря с короной в руках занимал товарищ Драчевского, флигель-адъютант Лурье. Тут же неподалеку красовалась еще не успевшей поблекнуть красотой княгиня Долгорукова, изображавшая подружку невесты, также с короною. Александра Львовна свысока оглядела приближавшуюся пару, несколько раз ревниво скользнув глазами по Лизонькиному подвенечному наряду.

Оставшиеся на первом этаже собора любопытствующие, среди коих преимущественно был простой люд, не допущенный на второй этаж урядником, принялись оживленно обсуждать пару.

К вставшим перед алтарем молодым вышел настоятель собора, а позади выстроились Лурье и Долгорукова с коронами, которые они держали над головами графа и Лизоньки. Настоятель начал читать молитву, а хор над головами молодых тихо запел, все более и более повышая тональность. Настоятель по такому торжественному случаю нарядился в белоснежные, расшитые золотом одежды. Помощник настоятеля также был принаряжен. Он напряженно следил за невестой, которая, как казалось, готова была упасть в обморок. Граф же, напротив, казался бодр и весел, хотя ни единым мускулом лица не выдал разлившееся в его душе торжество.

Лизоньке стало тяжело дышать. Будто что-то сдавило грудь ее тяжкими тисками, все сильнее и сильнее сжимая. Сердечко почти перестало биться, а по спине пробежала тоненькой струйкой ледяная капелька пота. Лизе было ужасно волнительно от важности момента и стеснительно оттого, что все смотрели на нее и обсуждали. Даже стоя спиною к гостям, она чувствовала на себе многочисленные взгляды. А кроме того, Лизавета заметила в толпе любопытных, что собрались на первом этаже собора, многих знакомых. Там была и добрейшая Аглая Ивановна, тетушка Безбородко, и Софья Семеновна, и даже купчиха-миллионщица Земляникина, про которую Лизонька слыхала, что та страстно влюблена в ее бывшего жениха.

«Уж коли бы побыстрее все завершилось, так и слава Богу», — думалось невесте, с мольбою глядевшей на пожилого настоятеля, размеренно и неторопливо ведущего венчальный обряд.

Наконец молодых повели вокруг алтаря. Лурье и Долгорукова старательно держали над их головами короны, пытаясь попадать в шаг молодых.

Внезапно где-то внизу на лестнице послышались крики и шум. Раздались голоса толпы, зычный окрик урядника, специально приглашенного на венчание графом «для порядка», а затем бег шагов по лестнице. Как будто некто торопливо стремился попасть на венчание, пока еще было возможно. Стоявшие ближе к дверям стали с интересом оборачиваться, ожидая появления спешащего. Вдруг все с испугом расступились, отшатнувшись от вбежавшего молодого человека. Вид его был столь же страшен, сколь и необычен. Вроде бы все, что необходимо для образованного человека, в нем присутствовало: гражданское платье, накинутый наспех армяк мехом вовнутрь с накрытою сверху тканью, прозываемый накрывкою, костюм. Однако красные лихорадочные пятна на лице, страстный взгляд огромных горящих глаз, взлохмаченные волосы и постоянное подергивание углами рта, которое, как было заметно, молодой человек совершенно не имел сил контролировать, — все это страшно испугало присутствовавших на венчании.

Это был Иван Безбородко. Решив вчера вечером непременно совершить последнюю попытку спасти свою бывшую невесту от ужасного графа, он впал в забытье, а затем и вовсе заснул, бредя. Болезнь с новой силою накинулась на него и заставила проваляться в беспамятстве до самого полудня этого дня. Удивительно, но Иван очнулся с теми же мыслями, с какими впал в забытье, а именно что нынче свадьба Лизы и надобно ее спасти. Он наспех оделся и кинулся бежать. Но куда? Конечно же в Никольский собор, что стоял прямо напротив тетушкиного дома. Иван вбежал как раз в тот самый миг, когда Лизонька почувствовала себя дурно. Урядник, видя, что все вроде бы спокойно, отошел на минутку. Этим тотчас же воспользовался молодой человек, который распахнул двери, старательно прикрытые урядником, и помчался вверх по лестнице. Зрители, стоявшие внизу и ожидавшие выхода молодой пары, заволновались и стали даже покрикивать. На шум прибежал урядник, который бросился следом за Иваном, дробно стуча о каменные ступени коваными сапожищами.

Безбородко вбежал на второй этаж собора и внезапно остановился, пораженный видом Лизоньки, смертельно бледной, которую вели вокруг алтаря под руку с черным графом, Ивановым противником. Толпа гостей расступилась, пораженная странным видом его. Сколько страсти было в движениях и во взгляде Ивана, устремленном на невесту, столько же холода и брезгливого негодования было во взоре Драчевского, остановившегося и уставившегося на внезапно появившегося бывшего жениха.

Первым опомнился, как ни странно, отставной поручик. Мякишкин подскочил с необычайной прытью к Ивану и обнял его, стараясь увлечь обратно на лестницу, по которой, запыхавшись, еле поднимался толстый урядник, бряцая саблею по полу.

— Голубчик, да что же это вы, в самом-то деле? Оставьте же нас наконец-то в покое. Не расстраивайте, я вас заклинаю именем отца вашего, моего друга, не надо.