— Что это, черт побери, такое? — завопил Бестужев.
— Держись, волчонок! — выкрикнул Мартин.
Но Волков и так держался, держался руками за странные белые прутья ловушки. А затем он вдруг снова вскрикнул, осознав, что это вовсе не прутья, а человеческие кости, перевязанные между собой кожаными ремешками. Неожиданно, под самым потолком клетка остановилась и повисла.
— Как ты? — крикнул Мартин.
— Вроде бы… все нормально, — болтаясь под потолком, отозвался Владимир.
— Сейчас мы придумаем, как тебя оттуда вытащить! — пообещал испанец.
— Интересно и что это ты придумаешь? — саркастически хмыкнул Малинин.
— Возможно, я сам смогу освободиться, — отзывался Владимир. — Эта клетка сделана из человеческих костей…
— О боже! — вскрикнул Бестужев.
— …Мне кажется, что я смогу сломать ее, — меж тем продолжил молодой дворянин, отметив про себя, что клетку можно было сделать и из металла, тогда бы из нее оказалось куда сложнее выбраться.
И только он это подумал, как его ловушка, заскрипев, начала медленно опускаться.
"Это еще почему, — мелькнула мысль, которая тут же сменилась следующей, — … О боже, только не это!"
Плиты на полу неожиданно раздвинулись, открывая Владимиру визжащие и вращающиеся с бешеной скоростью острые пилы, и сейчас его маленькая тюрьма опускалась прямо на них.
Ванька Мороз со товарищами уже успели отдалиться от ненавистной для них компании на достаточное расстояние, когда позади себя они неожиданно услышали крик.
— Что это? — спросил один из разбойников — здоровый детина с клейменым лбом.
— А я почем знаю? — не поворачивая головы, отозвался Мороз. — Наверное, эти идиоты все-таки не смогли найти общего языка и решили не на словах, а на деле доказать друг дружке, кто из них главный.
— Надеюсь, что басурманин пустил кровь этому выродку Малинину! — зло сощурился третий из разбойников: высокий и худой мужичок, на вид совсем слабый и больной, как думали многие, за что и поплатились. Не вызывающий опасения внешний вид каторжника окупался его поистине нечеловеческой жестокостью. Когда шайке Мороза нужно было узнать у упрямых купцов, где они припрятали денежки, Сявка Лютый (а именно такое он имел прозвище) оказывался поистине незаменим. Пытать он любил и делал это с каким-то детским азартом, возводя пытку в ранг искусства.
— Было бы неплохо, — оскалился в злой улыбке здоровенный детина.
— Но лучше бы этот офицеришка достался мне, — мечтательно произнес Лютый. — Уж я бы на нем отыгрался, он бы у меня долго мучился! Я бы ему сначала ступни отрезал, потом ладони, а затем…
— Замолчи, Сявка! — осадил не на шутку разошедшегося душегуба Мороз. — Только бестолку воздух своей болтовней сотрясаешь.