«Тут и к гадалке не ходи», — мысленно фыркнул Владимир, но, не смотря на эти пессимистические мысли, даже и не подумал сбавлять ход. Уже изрядно уставшие ноги так и продолжали движение, проваливаясь в снег и с силой поднимаясь лишь для того, чтобы сделать шаг — маленький шаг, не дающий предательским мыслям взять над собой верх, маленький шаг, разжигающий искру надежды. А Надежда это то, что покидает нас лишь в самый последний миг жизни, когда душа уже начинает отходить от тела, и сердце перестает биться. И даже в этот миг Надежда покидает нас самой последней. Так заведено природой или богами — Волков не знал кем точно, но понимал, что «Надежда до последнего» — это древний инстинкт, из-за которого все живое еще не превратилось в тлен. И именно поэтому — сдаваться еще рано! «В крайнем случае, я всегда смогу принять свой последний бой! — вспомнив о сапфировой шпаге за спиной, пообещал Владимир. — И в этом бою я сделаю все возможное, чтобы умереть достойно, а не попасть в плен! Умереть с клинком в руке, один на один против своры гончих псов, как и подобает настоящему волку!.. Умереть именно так, как когда-то умер и Мартин!.. Красивая и самая достойная для мужчины смерть, так он всегда говорил…» Но умирать все-таки не хотелось.
Ноги сами собой остановились, а глаза поднялись к небу, к темнеющему небу, поскольку зимой в Сибири день был короток. В воздухе кружились снежинки, они медленно парили, вальсируя в волшебном завораживающем танце, несколько из них коснулись лица Владимира и тут же, ощутив тепло человеческой кожи, растаяли, оставив после себя лишь холодные слезы небес. Но Волков не обратил на это внимания, его глаза были широко раскрыты и смотрели туда, куда с начала времен тянет всех существ человеческой расы — они смотрели за облака. «Есть ли там кто-то или что-то, что слышит нас и правит нашей жизнью? — подумалось молодому дворянину. — Могут ли умершие внемлить нам?..» Но ни снег, падающий с небес, ни холодный сибирский ветер, что задул в этот миг сильнее, не несли с собой разгадки этой тайны. «Возможно, я скоро и сам узнаю ответ на этот вопрос, если Айеши нагонят меня, и я приму от них смерть, — вздохнул Владимир и ощутил, как не щадящий никого зимний ветер вдруг стихает. — А возможно… кто знает… может мне и удастся еще выбраться живым из этой передряги, если мне повезет, и я доберусь до русских поселений». — Подсказала «последняя Надежда», что не покидает нас до конца.
Волков усмехнулся внезапному душевному приливу сил и вновь зашагал вперед. Возможно, что спасительное русское поселение было уже близко, возможно, оно ждало его за теми высокими соснами, чьи макушки раскачивались от порывов ветра. Так что, отчаиваться не стоит, в крайнем случае, он всегда сможет умереть достойно, приняв свой последний бой.
Но не за ближайшими заснеженными соснами, и даже не за следующими, спасительного русского поселения не обнаружилось, лишь один монотонный лес и белое безмолвие. Стволы деревьев, вырывающиеся из глубокого снега, никуда не делись, иногда их становилось меньше, и перед Владимиром открывались просторные поляны: белые и гладкие от чистого не тронутого снега, а иногда, напротив, сосны увеличивались числом, словно стараясь преградить дорогу сбежавшему рабу племени Айеши. Эти деревья, будто исполинские стражи леса, гордо возвышались над маленьким человечком, с трудом пробирающимся меж ними, большую часть времени они молчали, но иногда начинали перешептываться, когда в их кронах завывал ветер. И в такие минуты Владимиру казалось, что он не один в этом лесу, и будто кто-то следит за ним, и этот кто-то не человек, нет, он даже не живое существо, он — это сам лес — сибирская Тайга, которая своими бесплотными глазами наблюдает за ним и испытывает, забавляясь над живым существом, забредшим так глубоко в ее чащу.
Тайга испытывала незваного гостя, она не щадила его, посылая на долю бедолаги все новые и новые испытания. Вначале были непроходимые сугробы, затем, по мере того, как день начал клониться к вечеру, задул холодный ветер, опустились сумерки, и, наконец, напоследок темнеющее небо разродилось снежными хлопьями. От их обилия все вокруг заволокло белой пеленой. Снежинки, словно мухи, полетели в лицо, облепляя его; несколько самых хитрых, пробрались за шиворот и, растаяв там, оставили после себя мерзкие холодные подтеки. Но самыми коварными оказались те, что попали в глаза, будто маленькие ледяные стрелы они нанесли свои удары, отчего Владимир с болью зажмурился и опустил очи вниз. Замедлив ход, он продолжил идти вперед, почти наощупь пробираясь по лесу, но тут же впереди его встретила высокая сосна, она ударила его грудью, а коварный сугроб подставил подножку, и молодой дворянин упал.
Идти дальше в этом белом, заволакивающем все вокруг, потоке серебристых хлопьев оказалось выше его сил. Волков с трудом поднялся и, нащупав коварную сосну, ударившую его в грудь, прислонился к ней спиной, после чего вновь осел и закрыл лицо руками. «Последняя Надежда» больше не казалась ему такой одухотворяющей, она таяла на глазах, словно пушистые снежинки, падающие на теплую человеческую кожу. Впрочем, и кожа эта уже не была такой теплой, а быстро начинала мерзнуть, отдавая жар и краснея на морозе.
«Если метель затянется, то я просто окоченею здесь… — с трудом размыкая глаза, подумал Владимир. — Боже, какой глупый конец, после всего пережитого, просто замерзнуть в лесу…»
…Усталость быстро накатывала, глаза сами по себе смыкались, холод медленно делал дело, погружая молодого дворянина в сон под завывания озорника ветра.
«Нужно развести костер, чтобы не замерзнуть окончательно», — пришла поспешная мысль, но осуществить ее было поистине невозможно, поскольку ни хвороста, ни даже сухих веток в этой белой, затянувшей все вокруг, пелене найти оказалось бы не под силу даже опытному следопыту.
Владимир вздохнул, сил бороться уже не осталось, уж очень много он потратил их за этот мучительно долгий день, и теперь организм требовал восстановления. А ветер вокруг все завывал и завывал, тихо убаюкивая маленького одинокого человечка, словно муха попавшего в шелковую паутину. И вот глаза Волкова окончательно закрылись, и его разумом овладел Морфей.
Но погрузиться в долгий и безмятежный сон не удалось, лишь легкая дремота охватила Владимира, но сознание, поддетое инстинктом самосохранения, оставалось на чеку. Через полуопущенные веки и нежные объятья бога сновидений Волков все же осознавал, где находится и видел белые, пушистые снежинки, заволакивающие все вокруг, и ощущал опасный мороз, пробирающийся к сердцу, который, впрочем, уже не казался таким уж и обжигающе холодным. Но сил, чтобы сопротивляется, подняться в один миг и стряхнуть с себя пелену дремы у молодого дворянина уже не осталось — часть мозга дремала, а часть была начеку. И возможно, та часть разума, что обнял Морфей, начала шутить со своим хозяином злую шутку…
Неожиданно из пелены падающего снега перед Владимиром проступила фигура. Кто-то или что-то направлялось прямо на него. Белый снег облеплял эту странную, неизвестно откуда очутившуюся здесь фигуру, очерчивая ее и создавая контур, и по мере продвижения этого существа вперед Волков осознал, что это человек.
«Айеши! — была первая мысль. — Они нашли меня». И рука сама собой потянулась к эфесу шпаги, сапфир на которой вдруг блеснул нежно-теплым пламенем. Ладонь обхватила обтянутую кожей рукоять и потянула ее из ножен, но поднять уже не смогла — шпага показалась даже тяжелее боевого молота Кузьмича. «Ну почему именно сейчас силы покинули меня, — в сердцах возопил Владимир. — Почему, Господи, почему ты лишаешь меня даже чести умереть с достоинством и встретить свой последний бой?»
И в этот миг заснеженная фигура сделала еще один шаг, после которого Волков понял, что перед ним отнюдь не Айеши. Белые хлопья облепили человека, возвышающегося над беглым рабом, а сумерки скрывали лицо, но по одежде, совсем не подходящей ни к этому месту, ни к погоде, Владимир понял, что это совсем не дитя наг. Высокие сапоги до колен, коричневая кожаная куртка из мягкой кожи и широкополая шляпа, опущенная на глаза, а у пояса шпага с защитной гардой в виде ракушки.
«Этого просто не может быть!!!» — закричало сознание.
Волков поднял глаза к лицу, скрытому под широкополой шляпой, украшенной павлиньим пером, и попытался вглядеться в его черты. И человек вдруг приподнял шляпу, из-под которой выбивались длинные черные волосы, затронутые пепельной сединой, и перед Владимиром предстало уже немолодое лицо, кое-где украшенное шрамами, которые дополняли тоненькие, вздернутые кверху и приплюснутые на кончиках усы и маленькая острая бородка под нижней губой, тоже припорошенная сединой. Черные и хитрые глаза смотрели в упор, но в них читалась нежность.
— Мар-тин?! — пролепетал молодой дворянин. — Это и правда, ты?
— Да, волчонок! — по своему обыкновению усмехнулся старый лис и, припав на одно колено, отчего-то лизнул Владимира шершавым языком в нос.
Шесть черных коней неслись по заснеженной сибирской Тайге. Вороненые шкуры жеребцов задорно поигрывали в лучах солнца, отраженного от белой глади. Впереди всех в стальных доспехах ехал сам хан — Шинь Си Ди, за ним двигались его приближенные: верный советник Джау Кан и лучшие воины, облаченные в кожаные одежды, с нашитыми поверх стальными пластинами, и в острые лисьи шапки с рыжими хвостами, свисающими позади. Копыта коней вздымали ледяные искры и несли всадников вперед по следам их добычи. Дикая Охота была в полном разгаре.
Шинь Си Ди гордо смотрел вперед через узкие прорези в забрале шлема, но взор его был направлен отнюдь не на следы, оставленные Урусом на белоснежном лесном покрывале, да и следы эти уже давно стерли падающие с неба хлопья, обильно посыпавшие сибирскую землю. Хан племени Айеши смотрел совсем на другой след, не подвластный простому человеческому взору, а лишь детям наг. След этот являлся памятью тепла живого существа, и будто красная дымка, он висел в воздухе. Конечно же, след был не вечен и быстро таял, но опытный потомок наг мог видеть его и через день после того, как человек или другое живое существо побывало здесь, и к тому же по красной дымке Шинь Си Ди мог различить кому принадлежало это остаточное тепло. Это давало большие преимущества при погоне, поскольку монголы могли легко изменять свой путь и следовать не по дороге, которую избрал беглый раб, а по более легкому и менее заснеженному пути.
ebooksa