Институт

— Тогда иди. И прими одну таблетку. Это «Оксиконтин». От боли, а ещё улучшает самочувствие. Этакий бонус. К утру будешь чувствовать себя лучше.

Он прошёл по коридору до своей комнаты, взялся за ручку двери и замер. Кто-то плакал. Звук доносился откуда-то со стороны плаката «ПРОСТО ЕЩЁ ОДИН ДЕНЬ В РАЮ», а значит, вероятно, из комнаты Калиши. Секунду он стоял в нерешительности, не желая знать из-за чего слёзы и определённо не желая никого утешать. Но всё же, это была она, так что он пошёл и тихонько постучал в дверь её комнаты. Ответа не было, поэтому он повернул ручку и просунул голову.

— Калиша?

Она лежала на спине, прикрыв глаза рукой.

— Уходи, Люк. Не хочу, чтобы ты видел меня такой.

Он почти сделал, как она просила, но на самом деле она не хотела этого. Он вошёл внутрь и сел рядом с ней.

— Что случилось?

Это он тоже знал. Но без подробностей.

26

Дети были снаружи, на игровой площадке — всё, кроме Люка, который лежал без сознания на уровне «Д», пока доктор Ричардсон брала образцы. Из гостиной вышли двое мужчин. Они были в красной форме, а не в розовой или синей, которую в Передней Половине носили санитары и техники, и без именных табличек на груди. Трое старожилов — Калиша, Ники и Джордж — поняли, что будет дальше.

— Я была уверена, что они пришли за мной, — сказала Калиша Люку. — Я здесь дольше всех и у меня десять дней не было никаких тестов, хотя я уже выздоровела от ветрянки. У меня даже не брали кровь, а ты сам знаешь, как эти кровососы любят делать это. Ники — вот, за кем они пришли. Ники!

Её голос дрогнул, когда она произносила это, от чего Люку стало грустно, ведь Калиша ему очень нравилась, но он не был удивлён. Хелен поворачивалась к Нику, как стрелка компаса, указывающая на север, когда он появлялся в поле её зрения; даже маленькие Г смотрели на него с открытыми ртами и горящими глазами, когда он проходил мимо. Но Калиша была с ним дольше всех, они были институтскими зверушками и почти одного возраста. Из них могла получиться пара.

— Он дал им отпор, — сказала Калиша. — Жёсткий отпор. — Она так резко поднялась на кровати, что чуть не столкнула Люка на пол. В её лице читалось отчаяние, а кулаки были сжаты над её маленькой грудью.

— Я должна была дать им отпор! Мы все должны были!

— Но это случилось слишком быстро, так?

— Он ударил одного из них в горло, а второй ударил Ники током в бедро. Должно быть, у него онемела нога, но он ухватился за верёвочный курс, чтобы не упасть, и пнул второго рабочей ногой, прежде чем этот ублюдок смог снова воспользоваться электропалкой.

— Выбил её из руки, — сказал Люк. Он увидел это, но говорить было ошибкой, потому что он не хотел, чтобы она знала. Но Калиша, кажется, не заметила.

— Точно. Но затем тот, которого он ударил в горло, прижёг его в бок и, видимо, эта блядская хреновина была выставлена на полную пощность, потому что я услышала треск, хотя и была в стороне от корта для шаффлборда. Ники упал, они нависли над ним, прижгли ещё раз и он подскочил, хотя и лежал там без сознания, но — подскочил, и Хелен метнулась к нему с криком: «Вы убиваете его, вы убиваете его», и один из них пнул её в бедро, выдохнув «ха», как какой-то долбаный каратист, и заржал, а она упала со слезами; они подняли Ники и унесли его. Но прежде чем занести его в гостиную…

Она замолчала. Люк ждал. Он знал, что она скажет дальше — это было очередное озарение, которое вовсе не было озарением, — но должен был дать ей сказать. Потому что ей не следовало знать, кем он теперь стал, никому из них не следовало.

— Он немного пришёл в себя, — сказала она. По её щекам катились слёзы. — Достаточно, чтобы увидеть нас. Он улыбнулся и помахал. Он помахал. Вот каким он был храбрым.