– Как же тогда нам ее лечить?
– Нужно тщательное обследование, а в домашних условиях это невозможно. Поезжайте в стационар, – посоветовал врач.
И Зоя с Олей уехали в больницу. Гарик даже вздохнул с облегчением. В квартире стало тихо. Но тревога за ребенка не давала ему ни уснуть, ни даже хоть на минуту расслабиться. Она скручивала его душу в тугой жгут и тянула, тянула, от чего в груди его поселилась вечная ноющая боль.
Гарик машинально занимался повседневными делами, связанными с хозяйством и бизнесом, но все мысли его были о Зое. Спать и есть он давно не мог и, однажды взглянув в зеркало, испугался собственного внешнего вида. Глаза ввалились, под ними темнели фиолетовые синяки. Небритые щеки и висящая мешком одежда делали его похожим на бомжа. Каждый день он приезжал в больницу. Зоя почти все время находилась под действием снотворных и успокоительных препаратов. Оля с внешностью призрака сидела рядом с ее кроваткой и тупо рассматривала прозрачные трубки, по которым в тело дочери текла питательная жидкость. Она даже не оглядывалась, когда Гарик входил и звал ее по имени. Отвечала «Привет» безжизненным голосом, не удостаивая его взглядом.
Пришли результаты обследования. Гарик чувствовал, как холодный пот извивающимися змеями ползет по спине, когда главный врач с хмурым видом озвучил их. Из длинной монотонной речи, состоящей из непонятных медицинских терминов, запомнилась отчетливая фраза «Всеобщее угнетение жизненных функций без определенных причин».
– То есть, она что, умирает? – выдохнул Гарик страшные слова в лицо доктора, спрятавшего взгляд в бумаги. Тот неопределенно пожал плечами и пробурчал что-то об устаревшем оборудовании. Выписал направление в другую больницу, где, по его словам, оснащение было более современным. Отделался от сложной пациентки.
Зою перевели в другое место. Сделали новые анализы и обследования. Вердикт врачей ничем не отличался от предыдущего. К тому моменту ребенок едва мог самостоятельно дышать. Для поддержания угасающей жизни предложили искусственную вентиляцию легких. Страшное словосочетание прозвучало, как приговор. Гарик с ужасом понял, что врачи не могут ничем помочь его умирающему ребенку.
Однажды, когда Гарик вернулся в пустую пыльную квартиру (от уборщицы он отказался, как и от водителя и охранника, не хотел никого видеть) и, как обычно, сидел, погрузившись в тяжелые думы, зазвонил телефон. Окуневский. Маленький черный аппарат, модель которого давно устарела, всегда был при нем, хотя Саня не звонил уже давно. Его блеклый шелестящий голос был едва различим в шипящем фоне каких-то помех, словно плохо настроенная радиоволна.
– Ну, здравствуй, Георгий.
– Саня! – вспыхнула надежда, ведь невидимый друг всегда его выручал. – У меня беда. Дочь больна. Врачи не могут найти ничего, а она просто тает на глазах. Умирает. – При этом не смог сдержать надрывного звука, непроизвольно вырвавшегося из горла.
– Что, все так плохо? – прошуршал голос, едва различимый среди шипения и треска.
– Совсем. Не знаю, что делать, куда ребенка отвезти. Советуют в Израиль, говорят, там самая лучшая медицина в мире. Но я боюсь, не поможет.
– Не поможет, – то ли согласился Саня, то ли телефонное эхо повторило за ним.
– Саня, может, ты поможешь? Я готов все отдать, лишь бы Зоя выздоровела. Что угодно. Все деньги, имущество, свою жизнь. Может, ты знаешь хорошую клинику? Ту, где лечат высокопоставленных чиновников?
– Что ж, пора тебе знать правду. – Голос перешел в змеиное шипение, протяжное и угрожающее.
– Какую правду? – хрипло переспросил Гарик. Во рту пересохло.
– Тебе пора платить по счетам…, мам-м-м-м – мон-н-мам-м-м – мон-н… – Из трубки понеслись жуткие воющие звуки, знакомые и страшные. Но через мгновение Гарик понял, что это короткие гудки, означающие, что связь прервалась. Саня отключился, так и не сообщив ему, сколько Гарик должен заплатить.
В ту ночь ему снова приснился черный столб. На этот раз Гарик стоял на дне озера с безжизненным телом Зои, висящим у него на руках. Столб был перед ним. Края распахнутого дупла-пасти шевелились, вытягивались, точно жадные губы огромного рта, стремящиеся вобрать внутрь вожделенное лакомство, и протяжное «Мам-м– мон-н» наполняло пространство вокруг. Вожделенным лакомством была Зоя. Гарик почему-то был в этом уверен. Черный идол дал ему все, чего он так страстно желал, и даже больше. Дал несметное богатство. Все картины, которые столб показал ему во снах, исполнились в его жизни: просторная квартира в элитном доме в центре города, дорогой автомобиль, загородный особняк, даже кругосветное путешествие, цена которого превышала стоимость его прежней квартиры, где они ютились в тесноте вместе с матерью. С матерью, которую он погубил. Господи! А теперь он должен отдать Зою! Отдать этому черному демону из преисподней, явившемуся за причитающейся долей. Вспомнился разговор с Саней. «Не забывай, я в доле». «Вот она, его доля», – понял Гарик. И голос, говоривший с ним все это время в трубку «окуневского» телефона, был голосом демона! Ведь сказала же мать, что Саню нашли застреленным в подъезде, прямо у входной двери. «Разве ты не знал? Убили его давно».
Гарик прижимал Зою к себе так крепко, как только мог, но этот звук – страшный, тягучий, и черный, как расплавленный битум, – тек в его уши, наполняя голову густой массой, причиняя мучительную боль, распирая его изнутри. «Голова вот-вот взорвется, – подумал Гарик. – И хорошо. Лучше умереть, чем терпеть эту пытку». Но вдруг понял: нет, мучения не исчезнут и после смерти. Он будет вечно слышать этот невыносимый звук и корчиться от боли, если только не …. Если не заплатит. Всего-то нужно положить Зою в дупло. Один шаг до столба, и пытка тут же прекратится. Зоя такая тяжелая. Он не в силах удерживать ее. Тело дочки, будто из свинца. Разве полуторагодовалые дети бывают такими тяжелыми? Невыносимо! Боль в голове, в сердце, в руках. Все прекратится, как только он вернет долг, он знает это. Идол ждет. Нужно положить Зою в дупло, и сразу полегчает… К тому же, ей все равно не помочь. Ведь она уже умерла.
15. Дорога к Потаенному озеру