Проснулся Гарик в холодном поту. От тягучего звука «Мам-м– мон-н» раскалывалась голова, звук почему-то не прекратился, хотя он уже не спал. Вскочил на ноги с бьющейся мыслью: «Слава богу, лишь сон! Зоя не умерла! Нет! Это все сон!» Промчался в ванную, плеснул в лицо пригоршню ледяной воды, и, не вспомнив о завтраке, собрался ехать в больницу в той же измятой одежде, в которой провел мучительную ночь в кресле.
Уже в дверях услышал, как снова зазвонил «окуневский» телефон. Гарик знал, что это не Саня. Это черный идол со дна озера Шайтан. Не хотел отвечать, но любопытство пересилило. Прислонил аппарат к уху, и в нем забилось, запульсировало:
– Мам-м! Мон-н! Мам-м! Мон-н! – потом прорвались слова: – Мы вчера не договорили… Не будь дураком, не делай этого!
В далеком шипящем голосе слышалась угроза. О чем это он? Чего не делать? Гарик сам не знал, что он собирался делать. Голос вновь вторгся в долбящийся внутри головы звук:
– Отвези ребенка на озеро и положи в то дупло.
– Нет!
– Она не жилец. Времени мало. Умрет в больнице, а ты будешь мучиться вечно. Отдай ее.
– Нет!
– Идол ждет. Исполни то, что должен, и освободишься от мук. Будешь жить в богатстве долгие годы.
– Забирай все это богатство чертово! Мне не нужно ничего! Оставь мне мою дочь! – зарычал Гарик.
– Поздно. Ты взял и должен заплатить. Отдай ее нам. Отдай нам! Нам! Мам-м– мон-н– мам-м– мон-н! – Разговор был окончен. Оглушительное «Мамм– монн» пульсировало в висках вместе с кровью.
Гарик выскочил из квартиры, перепугав выходившую из лифта соседку – холеную даму лет пятидесяти. Она застыла, глядя на него с ужасом. Гарик нырнул в кабину и нажал кнопку первого этажа.
На улице май зеленел молодой листвой и ласкал теплым солнышком. Гарик вдруг понял, что только сейчас заметил наступление весны. Под гнетом свалившейся беды он совсем перестал обращать внимание на окружающий мир.
В больничную палату мчащийся Гарик по инерции ворвался вихрем, и остолбенел, пораженный противным пикающим звуком. Странно, что он его услышал, ведь оглушительное «Мам-м – мон-н!» продолжало стучать в голове. Это работал аппарат, контролирующий биение сердца. Оля вскочила на ноги. Брови взлетели на лоб, в глазах – немой вопрос.
– Я забираю Зою, – рявкнул Гарик и, сам не понимая, что делает, принялся вытаскивать трубки из носа ребенка, выдергивать иглы из рук, отдирать от кожи липкие присоски.
– Сумасшедший! – взвизгнула жена, хватая его за руки. – Не трогай!
– Уйди! – Он удивился звуку собственного голоса, прозвучавшему, как рык хищного зверя, которому пытаются помешать съесть его добычу.
– Ты же убьешь ее!
– Отойди, или я убью тебя! – Он оттолкнул Олю, и она отлетела к стене, словно была сделана из картона.
Гарик бережно взял Зою и пошел к двери. Он еще до конца не осознал, что будет делать дальше. Просто не мог думать из-за воя и набата в висках. Но где-то в глубине сознания чувствовал, что поступает правильно. Никто в больничном коридоре его не остановил. Медсестры и больные были заняты своими проблемами. Оля не бросилась за ним вдогонку. Странно. Он надеялся, что она не очень ушиблась, когда упала. У него не было выбора. Иначе она не позволила бы забрать дочь. А оставить ее здесь он не мог. Ведь следующее место, куда ее переведут отсюда, будет морг!