— Лавристов решено не приглашать — они противники открытой борьбы. Понял? Так жди вечером…
Пресняков и Халтурин пришли, когда собрание было в разгаре. Какой-то оратор в пенсне на шнурочке, которое поминутно соскакивало с его большого носа, говорил нервно, сбивчиво:
— Я, господа, решительно не одобряю устройство демонстрации. Это будет рассматриваться властями как нарушение спокойствия, как бунт. Могут возникнуть стычки с полицией. Возможны аресты наших людей. Полагаю, что демонстрация может нанести вред движению и урон организации.
Пресняков и Халтурин, молча поклонившись, уселись у двери.
— Нет, нет, нет! Это — трусость, господа! — вскочил у стола взлохмаченный человек с рыжеватой бородкой. — Отказываться от демонстрации нельзя! Это все равно, что отступать с поля боя, не приняв сражения. Хватит возвышенных фраз о социализме и революции! Они всем надоели. Народ ждет от нас решительных действий. Авторитет нашей организации вырастет стократ, если мы выйдем на улицу с красным знаменем. Я отметаю всякие опасения и твердо настаиваю на демонстрации. Она должна состояться в центре Петербурга. Надо все силы употребить на то, чтобы пришли не только просто праздная публика, а главным образом студенты и рабочие с фабрик и заводов.
— Правильно! Демонстрация должна быть всенародной, — крикнул кто-то с дивана. — Пусть устрашатся правители!
— За студентов мы ручаемся, — поднялся высокий человек, с горящими глазами под черной густой шевелюрой, — а о рабочих давайте спросим их представителей.
Все сосредоточили взгляды на сидевшем в углу плотном, широкоплечем человеке, с мужественным грубоватым лицом и окладистой бородкой.
— Это Моисеенко, — шепнул Халтурину Пресняков, — рабочий-пропагандист с Новой бумагопрядильной»
— Вы хотите сказать, Анисимович? — спросил председатель,
— Пожалуй, скажу, — поднялся Моисеенко. — Мы, рабочие, думаем, что полиции бояться нечего. В случае чего — сдачи дать сумеем.
— Значит, вы за демонстрацию?
— За демонстрацию всей душой. Придут наши рабочие, а может, сумеем и с других фабрик позвать.
— А я решительно протестую! — закричал первый оратор.
— Я тоже против! — фальцетом крикнул- тучный блондин из-за стола.
— Всё! Всё, господа, — решительно поднял руку председатель, — пререканиями мы ничего не решим. Я ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы демонстрация состоялась?
Энергично взметнулось десятка два рук.
— Подавляющее большинство! Следовательно, господа, вопрос решен. Собираемся к десяти утра у Казанского собора. Я призываю всех, друзья, употребить максимум усилий, чтобы известить как можно больше студентов и рабочих Петербурга.
8
6 декабря было воскресенье. Степан проснулся затемно и больше уже не мог уснуть — волновался… Хотя Степану еще не исполнилось двадцати, но он чувствовал себя ответственным за судьбы многих рабочих, которые ему верили. Он понимал, что сегодня, впервые за всю историю России, рабочие и студенты должны выйти на улицу столицы с красным знаменем. Как к этому отнесутся власти? Может быть, откроют стрельбу или бросятся избивать? Вдруг многие из тех, кого он позвал на демонстрацию, будут убиты или изувечены? Что скажет он тогда их вдовам и сиротам?.. Степан вздрогнул, почувствовал озноб, натянул одеяло.
ebooksa