Вервр двинулся к дому и вслушался, принюхался. Он споткнулся на втором шаге, кое-как добрел до дверей, опустил тело старика, перегораживая им порог. Сел на верхней ступеньке крыльца, подновлённого год назад, узорного. Помолчал, перемогая своё проклятущее умение ощущать много больше и точнее, чем доступно людям.
— Не ходи туда, — попросил он.
— Что…
— Они жили долго и счастливо, и… — вервр скривился. — Не верю я во всё это. Не верю, а оно так некстати бьёт под дых. Сядь. Знаешь, никто не жил со мной долго и счастливо. Обычно меня бросали, поняв, что я за хищник и перепугавшись до полусмерти. Ещё чаще я испытывал скуку и уходил. Но чтобы нечто имело силу стянуть две души на целую жизнь, пусть лишь человечью…
Ана медленно выпрямилась, запрокинула лицо, будто норовя окунуть его в небо — и оттуда послушно заплакал мелкий дождик, и первый с зимы гром вздрогнул… Ливень обрушился в сухие, лихорадочно блестящие глаза. Ана наощупь села и осталась неподвижной, пока не промокла до нитки, пока не пропиталась этим дождём и не смогла ощутить, что душа понемногу отмокает в нем, вроде чёрствого сухаря в супе… Так полагал вервр, слушая пульс Аны и принюхиваясь к её настроению. Более всего пугало отсутствие собственных слез у ребёнка, которому ещё следовало бы всё принимать проще… примитивнее, что ли. Но Ана сидела и молчала, и мысли её бродили дальними, кривыми тропами.
— Пап, ты говорил про восемнадцать лет, и что тогда я уйду. — Ана стёрла с лица дождь, ощупала мокрую рубаху и безразлично вытерла об неё грязные руки. — Я поняла. Прямо сейчас поняла. Кого в моей семье ты убил? — Ана испуганно прикусила язык, поперхнулась и до боли вжала ногти, царапая свою же ладонь. — Хотя бы не маму?
— Твоя мама умерла при родах, — губы не желали выговаривать ни звука, вервр их вовсе не ощущал, хотя… разве это отменяло обязанность дать ответ? — Твой старший брат жив. Скорее всего, он в столице княжества Мийро. Там я много раз чуял его запах. Твой отец мёртв, давно. К этому я не причастен.
— Тогда — кто? — было странно ощущать на губах Аны улыбку, которая делается всё шире, безумнее.
— Ты и твоя кормилица, — быстро выговорил вервр.
Тонкие пальцы Аны метнулись, нащупали свежий, еще заметный, шрам на ладони вервра, недавно проткнутой рубящим ударом. Ана изучила след своей злости, давясь неуместным смехом, как рвотой. Ей делалось всё хуже, её трясло, зубы клацали… Ана пробовала дышать ровно и медленно, но задыхалась и икала, вновь и вновь повторяя попытки успокоиться. Наконец, вервр обнял Ану за плечи и притиснул к боку крепко, плотно.
— Я тоже убила сегодня, я ведь не остановилась, — выговорила девочка сквозь сжатые зубы, снова щупая шрам на ладони вервра. — Сердце напополам. То ли у них, то ли у меня… Пап, если всё так, тебе нельзя уходить. Пусть я обуза и долг, но я вправе не отпускать. У меня точно есть такое право, да?
— У тебя — есть. В остальном я свободен.
— Повезло, — Ана судорожно рассмеялась, резко замерла и наконец, вроде бы немного успокоилась, медленно выдыхая. — Уф-ф… Никуда не денешься. Хорошо… а то я спать боюсь. На юге тебя сторожил для меня Бара, в Корфе — Нома, здесь вот… они двое. Я отсыпаюсь, только когда надёжные люди сторожат тебя. Я так устала! Ты сказал, что уйдёшь, и что ничего не должен, если я выросла. Ты соврал. Я помню, я тебя звала вруном давно… всегда.
— Клог вынудил оберегать тебя до совершеннолетия, — поморщился вервр, ощущая себя в ловушке.
— При чем тут Клог, — Ана кивнула своим мыслям, потёрлась щекой о рубаху вервра. — Не состаришься, не заболеешь. И полено тебя не пришибёт. Хорошо… если так, я могу быть спокойна, я даже сегодня справлюсь. Пообещай: точно не умрёшь? Никогда-никогда?
— Я постараюсь.
— Сам сказал: не старайся, а делай, — напомнила Ана.
Теперь она прижалась плотнее и, наконец, заплакала. Губы дрожали, слезы катились, а скоро и жалобы добавились, и сопли, и причитания… так нормально всё стало, по-детски. Если бы ещё порванная одним ударом ладонь вервра не ныла, пока под свежей кожей заново натягиваются жилы, изодранные в клочья. И еще с жутчайшей чесоткой восстанавливаются крупные и мелкие сосуды. Удар стального клинка причинил бы в разы меньше бед. С атлами спорить — всегда больно… очень больно.
Вервр усмехнулся, запрокинул голову и разрешил дождю плакать, заполнять пустые глазницы и стекать по щекам, по шее. За спиной была дверь дома, куда одиннадцать лет он мог входить, как к себе. Где его ждали… и где скоро поселятся чужие люди. Вервр ощущал себя язычком пламени, который колеблется под ветром, мечется из крайности в крайность.
Хотелось сжечь дом, чтобы никто не мог занять его, отданный памятью лишь двум людям из всех миров, сколько их ни есть…
ebooksa