Карты четырех царств.

— Шэд, — одними губами выговорил вервр. — Я вспомню своё имя, обещаю. И тогда ты услышишь меня…

Путь Ула. Зачем?

Что такое безнадёжность? Видеть при каждом новом посещении, что язва на шее Первого инженера приросла ещё на волос, хотя для лечения изобретено так много…

Что такое людское упорство? Снова и снова искать способы и лечить, не веря в дурное. Вон и инженер не верит, хотя он человек науки, ему чудеса хуже яда. Предпочитает видеть лишь то, что может подтвердить расчётом. Но в лечение Ула верит, слегка сердясь на себя и на гостя. Пальцы видят, душа знает — разве это годные для науки пояснения?

— Как новые-то иголки? Удались? — кряхтя, инженер сполз с лежака и стал натягивать рубаху, ревниво ожидая похвалы. — Сплав я подобрал, не пожалел сырья. Хотя от тебя, недоученного чудодея, не приходится ждать дельного техзадания. Лечит он… начального образования нет, а он лечит.

— Я учусь, — смутился Ул, укладывая иголки в раствор. — Когда выкрою время, учусь. Сядьте сюда, добавлю вам немного силы.

— Не вредно отдавать без учёта и мерки? — как всегда, с подозрением спросил инженер и нехотя подвинулся ближе, уложил ладонь в лодочку сложенных рук Ула. — На нас не напасёшься. Не говори попечителю, но, — инженер склонился к уху и шепнул едва слышно: — генератор свежести, словцо для детишек. А на деле — система фильтрации замкнутого цикла с семиуровневым отсевом Пыли по удельному весу, диаметру зерна… а после химическая нейтрализация, биоблок и прочее, что тебе, недоучке, без толку пояснять. Короче: мой предшественник вынужден был отключить восьмую ступень, иссякли запасы нужного сырья. Его брат ушёл вовне, в Пустоши, на поиски склада, на старой карте указан еще один. Метка ненадёжная, он не вернулся… Скоро пойду я. Иначе отключим седьмую ступень. Тогда хоть иглы тычь, хоть калёным железом жги, а поколений десять нам до вымирания, всё.

— Вы же не верите в плохое. Иначе не сказали бы про склад, — вздохнул Ул. — Несите карту, я схожу. Мне не вредно.

— Не справишься, — поворчал для порядка инженер, сунул руку в наружный карман планшетки, всегда носимой на боку и пока, на время лечения, бережно уложенной на стул рядом. — Вот. И возьми рацию. И это… спасибо. И…

— Алель не бездельничает, просто он куда умнее меня. Не могу понять, в чем его забота, — Ул знал это обязательное, многозначительное «И…» в конце всякого разговора. Он отпустил руку инженера, теперь уже тёплую, с мягкой упругой кожей. Уронил свою, временно бессильную, неловкую, ледяную. — Вы обещали завтра изготовить пробные листы с точками. Я еще раз проверю до печати и рассылки по городам.

— Завтра и отдам, что я, хоть раз нарушал сроки? Пойду. Дела.

Инженер всегда прощался скомкано и уходил, не оборачиваясь. Понять можно, у него так много дел, что странно, как управляется? И ведь ни разу не жаловался. Ни разу за пять лет…

В мире, где некогда умер древний лес Алеля, годы короткие. Инженер объяснил про вращение планет, и Ул сразу поверил, влюбившись в сочетание слов — «звёздная механика». Он искал поводы, чтобы покрутиться возле инженера и посмотреть, как тот настраивает и запускает станки. Как металл закручивается кудрявой стружкой — волшебно… Но, увы, и годы короткие, и люди живут мало, едва успевают шагнуть из чахлого детства — и вот она, ранняя старость, подставляет подножку… Нет трав, нет солнца, нет всего, что Алель грустно именует природой. Альв сразу сказал: вне живой среды люди не смогут уцелеть. Вот только в этом мире и многих других они до последнего не верят, что связи прочны, что каждый рождённый под солнцем — он этому солнцу и этой земле сын, а любому иному приёмыш, чужак.

Древний лес, однажды всплывший видением в озере хранительницы Осэа, воистину мёртв. Сам мир находится даже в худшем состоянии, чем Ул мог вообразить, делая шаг следом за Алелем. Альв тоже чахнет. Не может найти способ вырастить новую природу так, чтобы вписать в неё людей. Все растения, способные приспособиться к Пыли, ядовиты. Ул знает, но не рассказывает ни инженеру, ни попечителю.

Пять лет… Целая вечность, если перевести в опыт. Как различны бывают миры людей! И как они перекраивают людей под себя. Перекраивают, а сгноить не могут. Люди иной раз попадаются стойкие. Как здешние. Им бы ненавидеть и подозревать всякого чужака, и причины есть, и дурной опыт, и недобрая память… а они принимают и дают кров. И выделяют из невероятно скудного запаса пищу. И учат, и впускают в свою жизнь.

— Снова вы надрываетесь, — сочувственно вздохнул Первый попечитель, отрегулировал печку чуть теплее, хотя обычно не допускал перерасхода энергии в своём доме. — Отдохнули бы, мастер.

Ул скрипнул зубами и кое-как разогнулся. Подождал, пока звёздочки прекратят крутиться перед слепым от усталости взглядом… колючие заводные звёздочки. Ещё и гудят, аж за ушами ломит. Боль инженера острая, механическая… упрямая, как и он сам.

— Я отвечаю за город, неужто не в моей власти заставить вас взять день отдыха? — укорил попечитель. — Неловко спрашивать, но… Вы не цените моих слов?

Давление на Ула через его обострённое чувство уважения к старшим, — крайне грубый ход. Попечитель сам же покаянно сообщил это во время прошлого курса лечения. Обещал не повторять… и не сдержался.

— Хорошо, я отдохну, — пообещал Ул.