— Не так, они были…
— Ты слушай! Я в ту ночь видела сон. Что я — птица. Пап, я правда самую малость вервр. Проснулась такая счастливая… ничего тебе не сказала. Маленькая была. Боялась, что обозналась. Но птица со мной, всегда. Ты змея, я птица… мы тоже две половины, совсем разные, но подходящие. Значит, всегда будешь смотреть мне в спину. Это счастье.
— Многовато у меня половин, — усмехнулся вервр. Вроде бы ничего не изменилось, но боль стихает, пропадает… — Странное, должно быть, из стольких половинок соберётся целое.
— Люди — не тарелки какие-нибудь, у нас чем больше половин, тем целее целое. Мы не рассыпаемся при ударе, а собираемся, если мы настоящие. Это я сама додумалась, — хихикнула Ана. Поцеловала в шею, фыркнула и умчалась, вереща на весь парк: — Я тебя вылечила! Я такая ловкая! Я тебя вылечила…
— Пока что я разбит, — вздохнул вервр и нехотя встал. — Я разбит ещё злодеем Клогом. Разбит и подло вымазан клеем. С тех пор я собираю на себя то, чего прежде успешно избегал. Весь их людской сор… Собираю, и делается всё тяжелее уходить, не оглядываясь. И возникает отвратная, вредная привычка возвращаться… Хотя я-то знаю, что приключается дальше. Я — знаю! Всё это больно и совершенно бессмысленно. Всё это было много раз и неизменно заканчивалось дурно. Обязательно набиралась толпа тех, кого надо прикончить и горстка тех, кто не готов принять мои хищные благодеяния. Людишки… как они любят быть чистенькими.
Вервр ворчал, но брел через парк. Он почти не верил в то, что сам же говорил. И пытался привыкнуть: у него, разбитого, образовалось куда более одного мнения по очевидным и много раз обдуманным вопросам. Он снова, как много веков назад, с собою спорит. Эх, был бы Шэд рядом, спор бы обрёл наилучшего слушателя.
В парке пахло молодостью — и от её присутствия так же, как вчера, слегка кружилась голова. Запах сам по себе не имел власти. И, значит, от него не избиться. Надо уйти очень далеко и подумать очень внимательно…
— А вот и учитель Зан, — благоговейно прошелестел Эмин. — Позвольте вам представить мою жену. Я произнесу надлежащие слова, если получу на то ваше одобрение, о учитель и глава рода Ан.
Вервр принюхался и сделался серьёзен. Занял кресло во главе стола и надолго задумался, окутанный тишиной и общим вниманием.
— Она грамотная?
— Да.
— Хорошо готовит, — вервр пошевелил ноздрями, склоняясь к столу. — И такое сладенькое обожание ощущается… Она будет потакать твоим идеям и поощрять твой синий дар во всех его вывихах и выкрутасах. Бедняжка. Гм… То есть я одобряю и благословляю. Только не умори её, ты же зануда. Нищий упрямый зануда.
— Я постараюсь, учитель.
Ана всё громче хихикала, разрушая торжественность момента. Бара солнечно улыбался Ане. Нома пялилась в тарелку, слушая монотонный звон в ушах и наверняка пытаясь сообразить, сильно ли заметно со стороны, что хозяйка особняка… не в себе. Старик — алый боец и наставник Бары — отечески улыбался всем из своей полудремы, он изрядно сдал за минувшую зиму, почти ослеп, но казался таким счастливым… Он был дома и радовался каждому мгновению. У стола суетились какие-то людишки, то ли выздоравливающие, то ли просто прихлебатели. Разносили блюда, угождали доброй нобе и её управляющему. Обед тянулся и тянулся. Тушёная крольчатина вязла в зубах.
— Пойду соберу вещи, — громко звякнув кружкой по столешнице, сообщила наконец Ана.
Конечно, следом увязался Бара. Эмин вспомнил, что надо снабдить драгоценного учителя припасами в дорогу и умчался, за ним побежала смиренная жена. Старик заснул окончательно. Слуги шуршали вдали вроде мышей, мыли посуду и грызли сухарики сплетен, а их в доме Номы не так много…
— У меня звериный слух, — сообщил вервр, заранее сожалея о сказанном.
Нома молчала. Вряд ли она вообще могла сейчас говорить. Она и дышала-то кое-как, всхлипами. В тарелке стыл нетронутый обед.
— Выбрось из головы глупости, — строго посоветовал вервр. — Я плохо помню ближнее прошлое и вовсе худо — давнее. То есть живу действительно вслепую. Я не могу восстановить свое имя. Но, даже когда это сбудется, я останусь вервром. Мы счастливы лишь в дикой природе. Мы навещаем логово изредка, когда ощутим в душе… весну. Мы не годны для домашних дел и не понимаем закон людей. Мы убиваем без сожалений. Ни помощи, ни поддержки, ни теплоты мы не даём. Тебе нужна собака, а я даже не кот, я — пустынный змей. Ядовитый. Вдобавок вечность… Ты понимаешь, что значит — лечить отребье бессменно и неустанно? Зачем тебе это?
Нома вздрогнула и наконец отвлеклась от изучения тарелки. Кажется, её уже тошнило от вида пищи.
ebooksa