Карты четырех царств.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я был честен, — смутился горе-поэт.

— Ну-ну, — Ана с разбега преодолела дверной проем, который был явно узок для юбки. — Смирительное платье… Дышать едва могу, пнуть никого вообще не могу. Как я зла!

— Мы быстро сбежим с бала, — пообещал Гэл. — Я паду на колени перед свиномордым и восславлю доблесть его деда. Ты отмучаешься в один тур танца. Только помни о правиле приветствий.

— Ага, надо приседать, ну точно как под кустиком, — Ана кисло поморщилась. — Зачем я согласилась?

— Затем, что я правда поговорю с Таном, чтобы он поговорил с тобой о багряном бесе. То есть, — сразу поправился Гэл, — чтобы он молча и терпеливо выслушал тебя. Да: как бы тебе сказать… в Эйне очень странные слухи о Тане и бесе Альвире. Говорят, они так близко знакомы, ну так близко… Ну совсем. Ты бы поговорила с Таном и об этом тоже. Для его пользы. Как сестра.

Гэл многозначительно нахмурился и смущенно растянул губы в улыбке просителя. Ана отмахнулась. Она знала о сплетнях. Глупости! Людишек хлебом не корми, им требуется неразбавленное… дерьмо. Они же людишки, то есть грызуны хуже кроликов. Их или давить и стращать, или просто не замечать. Тан молодец, не замечает. А что ходит в сад к Альвиру и сажает вместе с ним всякие там цветы и кусты… Так Альвир бес, для него зелень — смысл жизни. И, сколько бы он ни плел вьюнов интриг и ядовитых лоз обмана, а Тан ему — друг. Может, единственный на весь мир. Как сложилась эта дружба, что соединило их? Может, оба слишком одиноки и обижены на мир. Может, у Тана дар укоренять черенки — ведь даже Лия признала: ни один из посаженных им не исчах и не засох! Или вода, которую Тан возит для Альвира из лесных ключей — самая сладкая?

Гэл осознал, что ответа на его намеки не последует, пожал плечами и двинулся к двери, распахнул её на всю ширину и взглядом указал на лестницу, витую и тесную…

— От так называемой семьи вреда больше, чем от платья. Но ты прав, я надеюсь помирить злюку братца с папой Аном, — Ана начала втискиваться в лестничную тесноту. — Что он сказал о том, о чем я просила узнать? Со мной не стал обсуждать. Но ты ему — друг. Ты мог осторожно, намеками…

— Дались тебе абрикосы, — Гэл смахнул с дивана перчатки, веер и меховую накидку Аны, нашарил на полу несколько медяков, выкопанных из мусора. — Я окольно спросил. Он был в гостях у Альвира третьего дня. В саду нет абрикосов. Откуда б зимой?

— Надеюсь, это не важно. Но что-то странное есть с этим садом и его абрикосами. Я съела один, и меня ночь за ночью донимало такими снами! Аж еще один хочу. Аж готова пойти и попросить у беса. Это странно! Даже опасно. И еще: сам бес сказал, что абрикос был гнилой, а он не был гнилой. Я и с Лией говорила, и с красноглазым умником. Никто не верит в абрикосы. Только Сэн, но ему я жаловалась сегодня утром, и он пока не говорил с…

— Я тоже верю тебе, — смиренно кивнул Гэл и накинул на плечи Аны мех. — Очень прошу, вылезая из кареты, не подтягивайся на руках за край её крыши. Ты сегодня ноба.

— Вот еще. Этого я никому не обещала!

— Ты права, я тоже не понимаю, зачем тебе быть нобой. Сэн согласен со мной… — Гэл первым забрался в карету и отгреб в сторону ворох подушек. — Но кто мы такие, чтобы менять решения советницы Лионэлы?

Герб рода Гост на дверце кареты еще слегка пах краской. Ана молчала всю дорогу, ногтем сколупывала перламутровые завитушки с веера. Хотелось сбежать, а то и малодушно сорваться, завизжать в голос, призывая на помощь папу, Бару, Эмина и даже Ному! Всех своих! В карете копилась тень, набитая, как пылью, богатством и неволей. Ана смотрела в щель шторок — и ей казалось, что никто в городе не улыбается…

Дворец сиял огнями, шуршал льдинками сплетен и во все свои рыбьи, пустые глаза пялился на счастливицу, которой благоволит сама советница Донго. Глашатай проорал длинное имя с титулами, которые, в отличие от перламутровых завитушек, запросто не сколупнуть. Слуги с хэканьем рванули голубое платье из недр кареты: точно так, припомнила Ана, в деревне дерут репу из сухой закаменелой земли.

— Ботва, — сквозь зубы обозвала себя Ана и, повинуясь умоляющему морганию Гэла, изобразила вялое подобие улыбки.

Мех с плеч удалось ловко уронить в руки ближнего слуги. Гэл помог правильно распределить шлейф платья. Подал руку и повел через широко распахнутые двери в первую залу, а оттуда галереей — в жаркую и яркую бальную толчею, где разносортная знать перетиралась в жерновах пестрого хоровода.

Ана сразу увидела покровительницу — Лионэле не было тесно в любой толпе, никто попросту не смел заступить ей дорогу. Советница беседовала с пожилыми столичными шишками, увешанными золотом. Тем временем на Ану, продирающуюся сквозь толпу, как труха, сыпались обрывки разнородных сплетен. Мол, опять ноба Донго на балу одна, без мужа, и дома он давно уже не ночует, с крыш по месяцу не слезает: говорят, умом тронулся, крови жаждет, на луну воет! А вот третий канцлер вовсе живет в кабинете и туда же водит дешевых девиц из веселых домов, все это под предлогом допросов. Отец его был точно таков же, и куда только дикарка Чиа смотрит? Хотя может, скоро найдут еще какую девку со сломанной шеей — да и сделают вид, что на ледяной мостовой поскользнулась…

Слова казались Ане паутиной. Они липли, липли… и застили свет. Но Лия оставалась безупречно сияющей, и к ней — не липло. Все обсуждения, домыслы и гадости словно не касались великолепной советницы. Она любезно кивнула собеседникам, прощаясь, и обернулась к жертве благодеяния. Сложенным веером указала Ане место подле себя, по правую руку.

— Хуже навозных мух, — Ана почесала локоть, принюхалась.