Вдали хрустнула ветка. Что-то звякнуло, заскребло по стеклу… Гэл вздрогнул. Для него сумерки были слишком густы, и наверняка богатое воображение населяло их и тварями столь же невероятными, как прыгучий медведь. Для Аны света хватало, и она постепенно приходила в себя, наблюдая за тонкими, как пушинки, бликами на воде фонтанчика. Голова покоилась на краю мраморной чаши, щека ощущала приятный холод. Хотелось подремать… И почти верилось: вот-вот здоровье вернется. Яд розы уже побежден, но дело-то не в нем! Куда хуже яд обманутых ожиданий. Ана верила, что бес Альвир помнит осень, что для него та ночь жива и тепла… Ведь она видела прошлое, и она с той ночи знала: Альвир прежде был иным, и прошлое все еще не утрачено безвозвратно. Значит, бес может измениться, вернуть себе — себя… А он! Как можно отравить свою же память? Зачем?
Блики на воде сделались ярче, зазолотились. Ана улыбнулась им, как ожившему воспоминанию, как подтверждению своей правоты… Но это оказался лишь отсвет фонаря.
— Он здесь, с ним тощая девка, только-то, — сообщили от дверей сада. — Плевое дельце. Лишь бы не сбёг!
Зашелестели шаги — ближе и ближе, захрустели грубо отталкиваемые ветки. Вот порвался огромный, похожий на парус, разлапистый лист какого-то южного растения, вот сочно и жалобно скрипнул трубчатый стебель… Скрип тяжелых башмаков надвигался с трех сторон, вода в чаше морщилась мелкими волночами. Гэл оглянулся на Ану, качнул головой. Вряд ли он пытался дать знак, он ведь полагал темноту глубокой и непроглядной. И он лишь сам с собою решил: Ане дурно, и так даже лучше, пусть сидит в полуобмороке. Она никому не нужна, её не тронут.
— Девушку не трогайте, — велел Гэл, будто имел право приказывать. И пошел на голоса, удаляясь от скамейки. — Я здесь.
— Дурацкое платье, — прошипела Ана, вмиг забыв о слабости, о недавнем отравлении и обиде на беспамятного Альвира. — Гэл! А ну назад, без глупостей!
Платье не просто путало ноги, оно весило вместе с нижним корсетным не менее самой Аны! Вскочить и прыгнуть, чтобы поймать Гэла и остановить его? Пустое намерение! Вскочить-то Ана смогла, но тотчас упала, оттолкнулась от каменного крошева дорожки, вскочила, снова упала! Вцепилась в край мраморной чаши, ощутила холод и влагу, услышала, как ближний из наемников грязно выругался. Зашипел клинок, выползая из ножен…
От этого звука Ана успокоилась и ярко, зримо вспомнила летний день в прибрежном Корфе. Тогда пятнистый от азарта Ош Бара протянул руку в поверхности озера, срывающимся голосом спросил: «Я достоин фамильного клинка, дед?»… и вода отдала сказочно точный, весомый ответ.
— Я достойна фамильного клинка, Ан? — выдохнула Ана, шаря в темной воде, слишком мелкой, слишком затхлой…
Рукоять сама прыгнула в ладонь, теплая и удобная. Ана хищно улыбнулась, рванула добычу из мраморной чаши — будто из ножен! Лезвие со свистом сделало круг, срубая ненавистную юбку и превращая останки корсета — в нелепый, растянутый стальными спицами во все стороны круг ткани на талии. Сама юбка растопырилась на полу поверженным чудищем.
Ана прыжком выскользнула из плена бального наряда, сразу метнулась через сад и — дотянулась, успела: дернула Гэла назад-вбок, убрав шею поэта из-под росчерка наемничьей сабли.
Влажная рукоять грелась в руке, и кончики волос Аны грелись, потрескивали серебряными искрами. Блок, выпад, косой рубящий удар — и толстая, налитая мышцами наёмничья рука брякнулась на тропинку, продолжая сжимать саблю. Ана метнулась мимо калеки, рассмеялась, хлестко раздавая оплеухи и смещая бой подальше от Гэла.
Рослый наемник, оказавшийся за спиной Аны, сунулся было душить, уже локоть завел под горло — и завизжал, нанизавшись на корсетный прут. Растопыренный обрубок юбки хрустнул, окончательно встал дыбом… Ана пропустила мимо бока широкий тесак и срезала кисть руки, держащей его.
Шаг, два веерных движения, перебор кончиками пальцев по коже — у раненных надо срочно перекрыть кровотечение, так научила Нома! Еще один танцующий шаг мимо однорукого наемника, скорчившегося в траве. На миг Ана поймала его взгляд, очень внятно поняла состояние: затравленное, прямо-таки кроличье.
И вот рука Аны, поставленная плоско, замерла, касаясь кадыка главного в банде — он остался в бою позади прочих, с фонарем и ключами.
— Замерли, — велела Ана.
В саду сделалось тихо. То ли никто не смел дышать, то ли пока не мог? Фигуры застыли, словно каменные. Все глаза с тупым ужасом щурились, едва осиливая сумрак и не смея верить: эта тощая, полураздетая девчонка — смерть ходячая! Ана толкнула кадык кончиками пальцев. Наемник икнул и заметно посинел.
— Дыши, — разрешила Ана. Чуть помолчала, ожидая, пока сказанное дойдет до сознания врага. И добавила громче, четче: — Что за преграда находится между моими ногтями и твоей смертью?
Ногти касались горла наёмника, даже чуть-чуть царапали кадык.
— Н-ничего, — признал наемник. Сполз на колени. — Пощади. Алые ведь чуют, если раскаяние…
ebooksa