Карты четырех царств.

22
18
20
22
24
26
28
30

Ан когтями взломал чешую на груди и быстро выкроил крупный клок шкуры. Содрал, рыча и перемогая боль. Бросил за спину — и Сэн догадался подхватить.

— Бес-с щита не прот-тержиш-шься, — с клыками, чешуйчатой пастью и таким языком выговаривать слова людей очень трудно. Ан оскалился и разозлился. — С-стойте. Вс-се… т-тальше с-сам.

Новый шаг вперед, теперь уже по-настоящему самостоятельный. Не надо никого прикрывать или фальшиво надеяться, что собственная спина прикрыта. Свежая шкура натягивается на оголенное мясо почти мгновенно, ведь сейчас вервр совершенно здоров и в полной силе.

— Я, белое золото этого мира, свидетельствую… — Лионэла сразу начала говорить то, что ей и полагается.

Вервр был признателен за эту решительность. Он еще не ушел с головой в бой, и потому пока неплохо понимал, насколько для людей жутко, душно и невыносимо находиться на площади. Вдобавок люди слепы, а слепота усиливает страх.

Вот первый, пробный удар противника: камни площади шевельнулась, освободились от раствора и с грохотом обвала метнулись, норовя заваливать горой четыре подобия слепого вервра и, что куда хуже, оберегаемых ими детей. Сразу смяло и стерло в пыль два слабые подобия. Сильные отпрыгнули и сблокировали камнепад на излете… Оба целы и под контролем.

Ан повернулся к памятнику и нагло уставился на него слепой звериной мордой с пустыми глазницами. Никто более не мог бы смотреть так — прямо и безнаказанно. Стало почти смешно… Стоит слепому вервру явиться в город, как оживают нелепейшие легенды о бродячих памятниках! Этот вот — вервр помнит его до самой малой мелочи — выглядел еще недавно всадником на великолепном коне. Имел неповторимый шелковый золотистый тон, разный в разное время дня и чуть светящийся в ночи. Люди неустанно гадали: на памятник была пущена скульптором то ли особенная бронза, то ли вовсе загадочный древний сплав. Хотя на деле это — лишь глянцевая корка. Так запеклась форма, когда для смертоносного её содержимого вход в четвертое царство оказался блокирован и оно… застыло, застряло.

Вервр взрыкнул, отчетливо вспомнив себя древнего: Жесхар Шэд стоял именно здесь и рычал, он был в бешенстве! Тогда люди не селились поблизости, окрест шумела дубрава, так что и пришествие твари, и её усмирение видел кроме атлов лишь он. Он был против мирного и ложного решения, которое ничего не решало. Он жаждал боя и уничтожения твари! Но атлы сказали: тварь даже не жила, у неё нет опыта и взгляда на мир, потому она не имеет возможности отказаться от пути разрушения. Пусть получит шанс стать живой, наблюдая мир… Пусть накопит душу и тогда сознательно примет сторону и сделает выбор между добром и злом. Идеалисты атлы! Им всегда казалось, что свободный выбор возможен даже для оружия, а ведь тварь — всего лишь оружие… Бездушное, бессердечное, исполнительное и эффективное в высшей мере. И еще — лишенное спонтанности. Тварь стала выглядеть, как всадник, потому что отразила того, кого первым ощутила в мире — Даррэйза Бойвога, родоначальника семьи Дорна хэш Боува…

Отрешившись от прошлого, Ан взрыкнул и сложил чешуйчатые губы в улыбку. Могло быть куда хуже: в тот день по чистой случайности Даррэйз решил прокатиться верхом на коне. А ведь рядом, невидимый для твари, парил его дракон!

Вервры-подобия, мысленно Ан так и звал их — Правый и Левый, заняли свои места. Ан взрыкнул, волна звука распространилась широко, докатилась до границы боя.

Заветное зерно древних альвов пошло в рост… Ан ощутил, как взметнулись тонкие лозы, как корни ушли вглубь, дальше и дальше — чтобы оплести объем площади сплошным шаром, чтобы на время ограничить тварь малой областью пространства. Самое время: тварь уже проснулась, нащупала слабину и начала втискивать себя в четвертое царство.

Шелково-золотой всадник повел плечами, и вервр узнал жест. Свой жест! Тварь, проведя в наблюдении за миром много веков, не перестала быть бездушным оружием и не отказалась от своей роли исполнителя. Сейчас она копировала того, кого опознала в новом времени и заново назначила себе во враги.

— Я знаю тебя, — прорычала тварь. Так стало понятно: она научилась речи, то есть все же отчасти изменилась за многие века. — Я завидую. Я желаю стать единственным палачом иерархии! Я, только я, больше никто и ничто не потребуется! Я буду зваться Багряный Рэкст, обрету славу и страх и оставлю свои подобия всюду, где воздвигну совершенный порядок.

Бывший конь завершил превращение в змея. Бывший его седок встряхнулся, делаясь все более схожим со своим нынешним врагом — вервром Аном в его боевой форме.

— …может быть решено лишь в поединке чести, — завершила обязательную фразу Лионэла, и последние слова прозвучали звонко, породили эхо.

Вервр кивнул, продолжая смотреть слепыми глазницами в лицо врага.

— Мой мир достоин жизни и с-свободы, — Ан негромко сказал свою часть формулы вызова на бой чести и порадовался тому, что почти не шипит, хотя это сложно. — Так я вижу правду, и я готов доказ-сать её боем.

— Смерть, — прошипел враг. — Всем отступникам смерть!

Враг шагнул ближе, еще ближе… И это было замечательно — желая уподобиться тому, кого он полагал наилучшим палачом иерархии, тварь пока использовала примитивные формы силы и зеркально копировала действия Ана: а вервр спешил пользоваться случаем и провоцировал сближение… Пока вдруг не замер недоуменно.

Между двумя чешуйчатыми существами, в разломе вывернутых камней, стоял человек. Он был в защите — но совсем не той, какую приберег на крайний случай Ан. Человек имел при себе примитивное оружие и смотрел на своего заклятого врага, багряного беса Рэкста… и за его спину, на Сэна и Лию. Человек пах яростью и сомнениями, слезами боли и гнева, а еще — зеленым ядом Альвира.