— Добавлю от себя: ваше поспешное намерение немедленно забрать тело противоречит воле самого наследника. Он желал увидеть королеву и шел к своей цели весьма настойчиво, — в голосе Осэа вроде бы проявилась усталость. Слова сеялись мерно, как осенний дождик, создающий не полив, а исключительно плесень. — Но, кажется, у нас нет иного пути исчерпать спорный вопрос и вернуться к взаимно удобному формату переговоров.
— Пусс-стой свисс-т, — презрительно вышипел кто-то могучий. Сразу стало легче на душе. Так мог высказаться только Шэд!
— У меня более нет личного интереса оставаться посредником, — этот голос Ул тоже узнал и удивился, почти смог сдвинуть брови. Невыносимо зачесалась переносица, но — нет, не почесать, не чихнуть! Остается слушать мягкий говор драконьего вервра Лоэна, который прежде предпочитал быть вне чужих активных действий. — Позволю себе вопрос. Зачем лично вы в это… играете, о всепомнящая Осэа? — Лоэн помолчал, добавил: — Мы в чем-то схожи. Опираясь на наше гипотетические сходство, предположу: вы желали пополнить озера тайн и разрушили безмерно ценную для вас дружбу с нэйя. Позже вы стремились получить и иные тайны, но осознали, что цена им — утрата столь же дорогой связи душ. Позже вы смогли усомниться в методах. Это достойно уважения, я вот не смог. Вы свернули активность, изолировав себя в избранном мире. За меня подобное сделал брат. Мне потребовалось очень много времени, слишком много, чтобы вслух признать: он старался для моего же блага. Но, может быть, стоя перед Лэйгаа и вы решитесь…
Повисла тишина, и Ул осознал, что он, вопреки бессилию совладать с собственным телом, слегка задерживает дыхание: эту тишину разрушать нельзя.
— Еще предположу, — добавил Лоэн. — Вы сразу осознали, что наследник подлинный. Вы скрыли это, дав ему время… вырасти. Вы, равно как и я, затем использовали его в своих целях. Мы с вами умеем понимать, как порою бывает мал выбор средств. Вряд ли вы ответите мне, но хотя бы себе и позже: в чем ваша цель? Что вам в конечном счете важнее: сберечь уцелевшее или вернуть утраченное, а, если это невозможно, хотя бы примириться с потерей? И разве все эти цели не тупиковые? Я снова сужу по себе.
— Ответа не будет, — отчеканила Осэа. Ул не сомневался, сейчас она использует непроницаемую дневную маску.
От намеков и игр Лоэна и прежде делалось нехорошо. Сейчас — тем более. Одно радует: рука Лэйгаа все так же лежит на лбу, свет под веками делается ярче, оживает вместе с сознанием. Свет пуховый и лучистый, как шарик цветения ивы.
Закружилась голова, но коротко и без тошноты: всего лишь отозвалась на перемещение сквозь междумирье. Вдох… и глоток неразбавленного счастья. Так пахнуть и ласкаться к волосам может лишь ветерок родного мира. Снова дыхание Лэйгаа близко… Оно обжигает. Губы коснулись брови, щеки.
— Ты обещал рисовать для меня цветы в любой тьме, — шепнула нэйя. — Ты ведь обещал!
Ул принял подсказку и постарался мысленно нарисовать цветок для Лэйгаа. Конечно же, алый и трепетный: так виден свет солнца под сомкнутыми веками. Обязательно на длинном, почти незримом, стебле… чтобы цветок парил и танцевал в самом легком ветерке.
Ладонь согрелась, пальцы дрогнули. Упрямо, сквозь новую боль, напряглись, пытаясь повторить намек на движение. Иглы — ядовитые, кажется — впились в запястье, локоть, плечо. Ул сжал и расслабил кулак, шевельнул рукой… Боль распространилась, и скоро благодаря ей и помощи чьих-то сильных и грубых рук — вон как резко тело вздернули за шиворот! — Улу удалось сесть. Тот же помощник, не церемонясь, двумя пальцами растопырил веки — и свет хлынул, выжигая сознание! Ул вскрикнул, застонал… и почти уверенно, всего-то с сотой попытки, а то и быстрее, пальцами правой руки нащупал точку на запястье левой. И вторую — возле большого пальца, и третью, на мизинце.
Теперь Ул обливался потом, сознавал свою слабость, дрожал и радовался: он — живой! Он медленно, трудно, но всё же выпутывается из невесомых и всемогущих силков изнанки бессмертия.
Еще точки — на шее, на лице. Очень важные на ногах, до сих пор холодных и чужих, как колоды. И возле ушей, и снова на шее. Рука Лэйгаа коснулась запястья и уложила на кожу что-то подвижное, смутно знакомое — это живой браслет, понял Ул. Он всей душой обрадовался прикосновению частицы Шэда, сразу узнал рукоять сабли — той самой, добытой в мире Алеля и проглоченный змейкой-ножнами там же… давно. Целую жизнь назад, до изнанки и встречи с нэйя.
— Вот ты и дома, мой мальчик.
Сердце сошло с ума. Голос мамы! Она дышит в левое ухо, а Лэйгаа — тоже рядом, справа. Теперь в мире совершенно не осталось места для плохого и непоправимого.
— Мама, — едва смогли выдохнуть губы. И все же это было слово, первое сказанное самостоятельно слово… будто удалось еще раз родиться, и снова — в лучшем мире, на руках у единственной мамы.
Вернулось зрение, сожжённое первым взглядом на солнце. Получилось улыбнуться…
Ул окунулся в синеву родного неба, запрокинув лицо. Сразу наплыло в облаке легких волос лицо Лэйгаа — настоящее, а не явившееся во сне или созданное воображением наугад там, в изнанке бессмертия. Глаза нэйя — синие, яркие, словно небо просвечивает через неё насквозь, и золотое лето непрестанно окружает её этим вот облаком легких волос…
— Лэй… Лэйгаа, — выговорили губы.
И рядом появилось лицо мамы. Неожиданное, его оказалось узнать и принять сложнее, чем внешность нэйи. Мама стала… молодая, очень красивая. Смотрит по-иному: прямо и очень спокойно. Глаза у мамы ярче прежнего, вот разве боль… на дне боль, темная и тяжёлая.
ebooksa