Карты четырех царств.

22
18
20
22
24
26
28
30

Угроза обозначилась резко, остро.

С рассвета того дня спину тянуло, а нюху чудились смутные запахи — старой гари, ядовитых грибов… Ан ворчал, невнятно скалился, от него шарахались чужие. Да что там: свои обходили стороной, старались не беспокоить. К обеду Нома принялась щупать пульс и предлагать стаканчик с каплями, будто освоила тонкости лечения вервров. Но — зря. Ан уже вспомнил, что именно создает такой зуд на коже и такой запах — не нюху внятный, а иному чутью, глубинному.

Осталось вычислить время на дорогу и утрясти дела в Корфе: написать пару писем, предупредить Бару и соврать Эмину о том, куда и зачем надо отлучиться. А еще ускользнуть из дома тихо, чтобы не заметила Нома. Настороженный, полный боли и надежды взгляд в спину — нет, этого ему не надо.

Вервр мчался из Корфа в Эйнэ по прямой, и вряд ли люди, если они были поблизости, успевали заметить хотя бы след движения. Только хруст вспарываемого воздуха… Ан домчался и замер, коснувшись кованной ограды графского имения Гост. Уже пятнадцать лет он не считал этот дом своим, да и прежде дворец не был логовом. Лишь местом, куда стекались сведения и золото, куда нахрапом лезли людишки — чтобы стать окончательным зверьем.

Ан взобрался на ограду, спрыгнул, постоял. Слегка удивился тому, как ухожен и благополучен парк. Запах гари более не донимал, не мешал обонять настоящее — снег, обжитой дух дома. И вот еще: брусничный взвар, мед и вино. Значит, старый слуга всё еще тут, и всё еще упрямо повторяет ритуал, прежде обязательный для вечера. Ан побежал к парадному входу, слушая и чуть усмехаясь. Вот слуга достает и протирает серебряный поднос, ставит в центральное углубление чашку. Вот кладет справа ложечку, пристраивает слева розетку с медом. Горкой сыплет урюк…

— М-м, кисленький, — промурлыкал вервр, скользнул мимо слуги и подхватил чашку. Отхлебнул. — Недурно.

— Где ж тебя носило-то? — недружелюбно проскрипел старик. Он всегда ругал беса и полагал это не правом даже, а долгом. И теперь не вздрогнул, не выказал радости или удивления. — Непорядок в доме! Да, почитай, во всем мире сплошной бурелом! Ить так распустил народец! Ить так их…

Слуга безнадежно махнул рукой и зашаркал в свою комнату, на заслуженный отдых. Он чуть прикашливал и украдкой смахивал слезинки. Рука дрожала… Вервру стало неловко. Надо было проведать упрямца хоть раз.

Ан поставил пустую чашку и сгреб в горсть урюк. Принялся на ходу подбрасывать по одной ягодке и ловить ртом, и жевать, перемалывая вместе с косточками. Нюх сообщил: во дворце постоянно живет кровный брат Аны. Еще тут обитают полезные люди — те самые, кого он помнил по последней встрече с врагом Улом. Друзья наследника атлов выжили в столице, повзрослели… заматерели, можно сказать. Но людишками не сделались. Недавно в доме была и Ана — но теперь малышка далеко. Нетрудно понять, кто тому виной. Но отчего-то брата Лоэна не хочется ни винить, ни проклинать. Некогда. И… сколько можно пробовать переиначить его?

Сейчас дворец пуст. Люди — нужные и ненужные — вне парковой ограды, в городе. Ан шагнул в первый из покоев, запретных для людей. Миновал его, добрался до кабинета. Нащупал пластину под ковром, прошел процедуру опознания. Бионические системы — так это называл брат. Лоэн обожал строить подобные. Ан — вернее тот, кем о был прежде — использовал такие вещицы минимально. Во дворце имелась всего-то одна скрытая полость пространства: хранилище того, чему не следует случайно попасть в руки людям никогда и ни при каких условиях.

На краткий миг Ан замер, зевнул, вспоминая свой кабинет, обжитой за годы и даже века, привычный. Стол, кресло, сделанное тем мастером, давно… очень давно по мерке людей. И на стене картина — он помнит художника. Чахоточный, самовлюбленный, хвастливый сукин сын неустанно учил всех жить, а сам не умел даже в лавку сходить за кистями и холстом. И все же он был мастер. И все же когда его подкосила старость — было больно… Ан скривился, рывком стащил через голову цепочку с медальоном. Открыл его, кончиками пальцев тронул портрет Аны — тот, работы Эмина. Однажды, хочется верить, рисунок удастся увидеть глазами, а не кожей и чутьем. Но — не теперь. Цепочка с легким шорохом стекла с ладони и звякнула по столешнице.

Ан развернулся, шагнул в щель иного пространства, в движении вдел руки в лямки четырех готовых, полностью упакованных, вместилищ — и сразу вернулся в кабинет.

Теперь слепой вервр двигался плавно и довольно медленно, старался не царапать стены и не ломать двери. Иначе слуга расслышит, всполошится. А зачем старого вмешивать в то, что не по его силам?

И снова парк, и улицы Эйнэ. Камни мостовой принимают следы ног вервра. Впечатывают в белую кисею снега — делают тайное явным.

Ан ярко обозначил себя, добравшись до ворот «Алого льва»: чуть улыбнулся сторожам и проникновенно взрыкнул. Все четверо вняли, торопливо распахнули створки. И вервр вошел во двор, не дожидаясь приглашения хозяина, но всё же не тайком. Снег скрипел в такт движению. Люди, собравшиеся чуть поодаль, обернулись и во все глаза смотрели на прибывшего. Пока вервр шел, они недоуменно изучали темную массу мешков или тюков, трущихся со свистящим шумом. Они сперва и не сообразили, что всё это тащит один человек… вернее, бес.

А потом вервр сбросил тюки, замер — и во дворе стало очень тихо.

Дорн хэш Боув первым очнулся, узнал — и шумно вздохнул. Следом охнула его жена, шагнула вперед и поклонилась, вроде бы даже с радостью. Наконец, хэш Лофр рассмотрел и домыслил происходящее, возмущенно заворчал…

— Клопа сюда, ко мне, — Ан щелкнул пальцами и нацелил указательный прямо на того ловкача из ночных людишек, который невидимкой дежурил на крыше вне подворья, как было заведено еще при Рэксте. — Живо!

Соглядатай икнул — и пропал. Вервр провел ладонью по лицу и откинул волосы назад со лба. Дал себя рассмотреть — такого, каков он стал. Слепого…

— О! Эк тебя, — заинтересованно буркнул Лофр. — Всегда хотел сам такое проделать. Кто ж разрушил мою мечту?