Карты четырех царств.

Ул нахмурился, сжал губы, не зная, как задать вопрос и время ли сейчас для такого вопроса. Пока надо дышать и приживаться в мире. Дома.

Большая ладонь под затылком грубо оборвала сказку, заставив смотреть не в небо, не на родные лица — а на землю. Почти сразу собственные боль и радость утратили смысл.

В родном мире цвело золотое лето — новое, взрослое. Во все стороны простиралось широченное поле… или площадь? Сплошное спекшееся стекло, прозрачное на бездонную глубину и полное смутным, текучим узором. Ул сразу понял: похожее поле образовалось в Тосэне после боя драконьего вервра Лоэна, но сравнение слабое… Так детская тряпичная игрушка похожа на живого дракона. Это поле — огромно, и, кажется, воистину бездонно.

— Где мы? — прошептал Ул, пытаясь оглянуться и понять, что за люди его окружают, кто помог вернуться домой.

— Эйнэ, — первым отозвался Лоэн.

Сразу удалось повернуть голову и увидеть драконьего вервра. Он выглядел знакомо и в то же время иначе. Старше? Грусть залегла на дне глаз — почти как у мамы. И ответ… в одно слово, будто этим всё сказано! Ул судорожно кивнул и продолжил озираться, дрожа от слабости и упрямо вбирая впечатления. Ул помнил столицу княжества. Прежде там не было ничего похожего на поле стекла!

Озноб продрал по спине, как когтистая лапа хищника — до костей. Что приключилось в родном мире, каков был враг, и наконец — кто его остановил и что за цена была уплачена? Ул отчаянно, через «не могу» удерживал на слабой шее тяжеленную голову и поворачивал её, и перетирал в каменных жерновах полумертвого сознания ужас увиденного и домысленного. Почти сразу внимание привлек… памятник? То ли человек, то ли змей выныривал, выворачивался из каменного плена, брызги летели во все стороны, крошево острыми иглами впивалось в глянец поверхности. Ощущение движения в неподвижном камне сводило с ума. Ул закрыл глаза, собрался с силами и посмотрел опять: памятник неподвижен! Но глаз отказывался воспринимать его, как застывший. Ул прищурился, вглядываясь… но зрение быстро устало бороться с парадоксом скрытого движения, и Ул отвернулся.

Снова стал смотреть — по сторонам.

Похожие на осколки памятников нагромождения там и тут, вдали дыбится нечто разлапистое, упругое даже на вид — то ли оно дерево, то ли пружина вьюна? А вон крыло дракона, наполовину утопленное в стекло… Рядом человек с оружием, почти целиковый, даже лицо внятно видится — только он разрублен надвое, так и замер в атаке, не завершив удар… И еще человек, видно лишь его спину — вроде холмика, а все тело скрыто в стеклянной массе поля.

— Расскажу коротко, я справлюсь.

Откуда-то сбоку скользнул и оказался перед Улом ребенок лет двенадцати или чуть старше. Угловатый, резкий в движениях, с острым и слишком серьезным взглядом. За ребёнком тенью приблизился вервр. Во взгляде — агрессивное внимание и поиск угроз. Желтые, звериные глаза рэкста… такие знакомые и — иные!

— Это вы? Я нарисовал котенка. Да, именно вам… — шепнул Ул и посмотрел с новым интересом на мальчика. — Вот так котенок!

Вервр не удостоил сказанное и намеком на внимание. Он смотрел за горизонт мира, щурясь и принюхиваясь. Он знал свою силу, покой нынешнего дня… и всё же оставался готовым к бою.

— Вы знакомы? — удивился ребенок. — Я Ульо. Меня назвали так из-за тебя. В ночь боя я не уследил за Аной, начал метаться по городу… ну, так и наткнулся. Увидел: в карету сунули спящего ребенка. А я на крышу, ну, спрятал его, а сам на его место… и вот, — Ульо жестом указала на вервра. — Когда меня и прочих сдернули с площади и стали спасать, нас завалило в подвале. Он вытащил и с тех пор оберегает. Сперва было странно. Он не разговаривает, лишь иногда рычит. А только если б не он, я б задохся. А после он же передавил почти всех диких, которые на площадь втиснулись извне… он и еще тетка Чиа.

Ул слушал, и ему становилось страшнее с каждым словом. Отчего-то прежде он верил: родной мир вне угроз. Ведь сама королева однажды сунулась в четвертое царство, помаячила прозрачной тенью во вратах, а войти не сумела. Значит, и иным это не под силу!

— Лоэн, это ты смог… — шепнул Ул, снова осматривая поле.

— Меня не было в том бою. Я предпочел, — медленно выговорил драконий вервр, — компромисс, удобный лично для меня. Враг был непосильный, я до сих пор не способен даже примерно понять, как брат смог… и что именно он сделал. Это стоило жизни четырем десяткам алых. Это искалечило еще до сотни людей той же крови, так что настоящих алых нобов в столице не осталось. Разве вот Боувы… — Лоэн жестом указал на каменное крыло. — Драконом, что до сих пор отращивает новое крыло, сплющило Дорна, но не насмерть. Дар, сын канцлера, до сих пор не способен пользоваться правой рукой, словно она окаменела. Значит, и правда он не чужой древнему дракону. Впрочем, Дара ты не застал. Кого же ты знал, о ком надо сказать неизбежно?

Лоэн огляделся, и вот теперь Улу сделалось по-зимнему холодно. Всякое новое слово, — понимал он, — отзовется болью куда худшей, чем любая, испытанная прежде. Ул глянул на маму, по-новому понимая тень в её глазах. Кого она потеряла? Кого? Прошло так много лет, сгинувший из мира сын так много упустил, не был рядом и не мог не то что защитить — даже обнять. Травница поняла, улыбнулась. Погладила Ула по щеке.

— Ты возмужал, совсем стал взрослый. Ты замечательный сын, сразу привел в дом девушку, о какой любая мама только и смеет мечтать. Лэйгаа была рядом каждый день. Она обнимала меня, когда становилось совсем холодно. И я помогала ей, если свет делался слаб. — Травница еще раз погладила Ула по щеке и встала, и отступила на шаг. — Ты вырос… Я дождалась, душа спокойна. Пойду. Время утренних занятий, опять разбитые носы и невысказанные жалобы. После того боя сироток прибавилось… Очень много детишек, и все младше тебя. Младше и слабее. Я нужна им.

Ул, не смея ничего спросить или оспорить, молча следил, как мама удаляется, ни разу не обернувшись. У неё прямая спина, и голову она несет высоко, гордо. Ул всегда знал, какова мама внутри. Теперь это видно каждому… отчего же ему — больно?