— Я бы душу продал, чтобы получить доступ к библиотеке и дневникам багряного беса, — поморщившись, признал Хэйд. — Душу! А только другие вновь платят за меня. Монз и Сэн… так несправедливо.
— А просто сходить в гости к мальчику — никак? — Лия не поверила своим ушам.
— За эти годы пробовали гостить у него десятки людей — моих, князя, Альвира, — покривился Хэйд, снова глядя в пол. — Этого ты пока не знала, но «метка Рэкста» — не пустая игра слов. От ворот его дворца каждый шаг к особняку усиливает… давление. Люди сходят с ума, не добравшись до первых деревьев. Вдобавок мальчик не прост. Он нелюдим, его слух чести искажён пережитым в детстве унижением и повторным позором, незаслуженно и публично причинённым ему семьёй Оро. Каюсь, мой недосмотр… так или иначе, получив дворец, новоявленный граф Гост никого не приглашал в гости горячо, от души. Никого, кроме Альвира, но бесу в дом иного беса дороги нет. А Монз и Сэн… Надеюсь, я не доживу до возвращения Ула и не окажусь вынужден объяснять ему свои способы ведения дел. Я намерен покинуть столицу.
Сказанное прозвучало так буднично, что на сей раз Лия поверила в каждое слово. Взломанной коркой льда осыпались сомнения в искренности дружбы Дорна. Из тумана недомолвок Хэйда собрались яркие звёздочки росы — настоящего смысла его решений. Холодных. И порождающих слезы для самого же Хэйда.
— Я и семь лет назад не верила в счастье для всех и для каждого. Я — золото, такие как я обречены выбирать свою правду и задним числом узнавать, какова её цена. Очень больно, — вздрогнула Лия. — Здесь и сейчас мы впервые поняли друг друга. Хэш Хэйд, я прошу вас покинуть столицу и вывезти за её переделы Сэна, не беспокоя его тело хотя бы до полуночи. Я требую, чтобы вы направились на запад и встретили посольство первым, до того, как в игру встрянут Тэйты и, тем более, племянник князя. Я обещаю, что укроюсь от тягот опалы во дворце беса Рэкста. К утру вы поймёте, насколько нам важны его дневники. И каким умолчанием я только что вам… отомстила.
Лия хлопнула в ладоши, дождалась явления вездесущего Шельмы, приказала заложить карету и бережно перенести туда Сэна. А еще испросить у Омасы людей в сопровождение.
Скоро Хэйд молча забрался в карету и сгорбился на подушках напротив Сэна, которого полагал до сих пор — мёртвым. Когда карета покинула двор, Лия спиной ощутила тёплый и грустный взгляд матушки Улы. Сама подошла и уткнулась в плечо.
— Страшная в столице жизнь, деточка, — пожаловалась Ула. — Мой-то муж через Сэна переступил, не нагнулся даже… Я было в крик, а тем криком и подавилась. Не время для слез. Ему-то как больно, я ведь и не удумала враз, только погодя в ум вошло. Как был, сам в крови и топор без чехла, так и помчался. Сердце себе порвал… Деток беречь надобно теперь, а не после. И ты не останешься на похороны Монза, вижу. Не майся виной. Я все исполню, как следует.
— А живая вода где запропала? — упрекнула весь мир Лия, греясь щекой о матушкино плечо.
— Деточка, покуда с тебя довольно слез. Уж научись плакать, важное умение, — посоветовала Ула. — Я велела заложить двуколку. Шель тебя отвезёт, не спорь.
Пришлось через силу и с болью отрываться от тёплого плеча и шаг за шагом уходить в одиночество многолюдного города… Уже покидая двор под мерный перебор копыт упряжного конька, Лия расслышала суматоху приближающегося галопа.
Дорн осадил скакуна и слепо уставился на ворота «Алого льва». Глянуть на Лию ему было, пожалуй, непосильно.
— Прости, я много глупого наговорила, — жестом убедив Шеля остановить коня, Лия поклонилась Дорну. — Я знаю, кто для тебя Сэн. Знаю, что такое служба и ответственность. Все, что может наладиться, постепенно наладится. Я временно спрячусь в тихом месте, и там меня не получится проведать.
— Я столкнулся с Лофром, он… он сказал… — судорога исказила лицо Дорна.
— Ты гораздо светлее и ярче меня. Однажды у тебя получится стать лекарем, — было мучительно видеть отчаяние в глазах Дорна и не опровергать новость о смерти Сэна прямо теперь. — Помнишь, по моему недосмотру сгорел твой дом? Чиа оказалась на грани жизни и смерти… Но ты не сказал мне ни единой гадости. Сейчас я в очень похожем положении, но я повела себя гадко.
— Очень похожем? — Дорн прищурился, глаза полыхнули мгновенной алостью.
Третий канцлер рывком вздыбил коня, развернул и погнал прочь. Лия смотрела вслед — опустошённая, обескровленная этим бесконечным днём беса.
Лия буравила взглядом спину Дорна и думала: «Ты тоже бес, и это становится все заметнее. Ты умеешь жить с камнем собственных решений на шее. Правда тяжела, она и вина, и боль, и несовместимый с миром идеал, который всякий бес втискивает в реальность, оплачивая своей и чужой кровью… Но ты справляешься. А мне не страшна правда, пока есть Сэн. Только так».
Пусть беса. Никакой жалости
— Папа!
ebooksa