Ан принюхивался и морщился. По привычке вервра он наделял и людей, и особенно людишек, вторым обликом — звериным. Мелкий гадёныш был шакалом: больным, ничтожным шакалом со свалявшейся шерстью и гнусным запахом из пасти. Запах и слова — они порой одно и то же. Пацанчик сам по себе ничего не представлял, но и в столь раннем возрасте знал, как важно влиться в стаю. Пусть он бежит далеко от вожака и часто остаётся голоден… но жив, при деле и под защитой закона, разделяющего мир на своих и чужих. Он в стае — свой. Вот и визжит, как подобает: негромко, не беспокоя крупных зверей, коим эта стая — так, развлечение на один удар могучей лапы…
Сборище мелких зверушек, для которого тявкал «шакал», копошилось здесь или пряталось рядом. На виду кучковались трое жилистых младших лет семи-восьми, они подбирали камни и укладывали в горку. Ещё двое похожих мельтешили поодаль, выставленные стеречь покой стаи. Пятеро более рослых и сытых, все наверняка старше десяти лет — ближний круг вожака — сидели на пятках и делали вид, что увлечены игрой в кости.
Вожак — а такую породу вервр выделял без ошибки — вроде бы дремал у нагретой за день стены. Глаза были прикрыты: вожак не ускорял развитие событий. Он слушал, и ему нравилась игра на нервах чужака. Одинокого, не имеющего в городе ни стаи, ни хозяина. Ведь шакал тявкает давно, а до сих пор никто не вышел на шум, не подал голос. Никто, способный вмешаться и отогнать мелкое зверье, наглеющее от безнаказанности медленно, осторожно — но верно.
Вервр принюхался, провёл кончиками пальцев по вискам, сгоняя пыль и следы пота с чувствительных зон. Близ скучной для всякого вервра людской стайки Ан отметил интересное существо. Для взгляда мальчик не показался бы занятным: лет двенадцати-тринадцати, сухой, невысокий. Сидит неподвижно чуть в стороне, почти за спиной вожака.
Ана — а она всё это время продолжала упрямо скрести стёртым веником по устилающим камни коврикам — наконец, выпрямилась и осмотрела последнюю часть своей работы по наведению порядка если не в душе, то хотя бы в доме и подле него. На стаю городской мелюзги Ана вовсе не обращала внимания. Отчасти — знал вервр — по привычке: всегда рядом «папа Ан», а с ним стоит ли думать о своей безопасности? Тут впору переживать за чужие жизни, пусть и никчёмные.
Ана была напугана, пусть и не показывала этого. А ещё она впервые попала в подобное положение и вряд ли знала, как из него выбираться. Поэтому вервр сидел на стене и ждал.
«Короткую жизнь можно прожить за чьей-то спиной, для длинной придётся самому стать сильным», — сказал друг Тосэн. С грустью сказал. Он полагал, что слабость людская имеет свою ценность, непонятную для вервра. Тосэн сейчас бы спрыгнул со стены и стал вразумлять детей, видя в них не стаю, а именно детей. Которые вместе не из-за общей злобы, а всего лишь от общего страха. Они маленькие, им холодно в этом мире поодиночке.
«Довразумлялся», — без слов скривился вервр, вдруг совершенно чётко, всеми своими богатейшими возможностями восприятия мира, вспомнив тот худший миг, непростительный вовеки для людей, сколько их было, есть и будет в мирах и царствах.
День, полный боли… Остро пахло знакомой кровью, и душу стальным клинком пронзал последний взгляд друга. Тосэн погиб, но из-за грани оглянулся без озлобления или отчаяния, с болью: Тосэн не желал оставлять вервра наедине с миром и собою. Он равно боялся за обе стороны извечного противостояния бессмертного — и его бытия… «Когда же ты поймёшь, что быть вожаком тебе противно? Тебе ничуть не нужна стая зверья, ты всякую норовишь сперва возглавить, а затем уничтожить», — вздыхал Тосэн много раз.
Но Тосэн ушёл, и привычка вервра возглавлять стаи людишек окрепла. А еще он захотел понять, что эта за людское кушанье — месть…
— Эй, плесень, лови! — недоросль из ближней свиты вожака человечьей стайки отвлёкся от игры в кости, сгрёб сор в горсть и бросил, метя на свежеподметённый коврик у порога.
Конечно, сор не долетел, но мелочь стаи поняла своё дело и взялась исполнять. Ана поставила к стенке веник и молча, с нарастающим недоумением, следила, как только что вычищенный дворик покрывается слоем каменного крошева и метками плевков…
— Ну, глупо же, — наконец, вслух огорчилась Ана. — Было так чисто, осталось только полить улицу водой, всем лучше, свежесть…
Стая захохотала и затявкала, мелочь подвинулась ближе к жертве, трое новых участников игры вынырнули из-за угла и присели у самого порога дома, отрезая Ане путь к отступлению.
— Вэй-наа, сопля! Ты купил место в доме, — вожак не открыл глаз, но наконец соизволил показать, что не спит. — В доме купил, а улица наша. Вся улица, вся! С нами надо договориться, чтобы жить. Ты глупый, не поклонился, не припал к ногам. Тебя надо наказать. Мы накажем, вэй? Накажем, после возьмём деньги. Все, вэй? Неси в зубах сам, сопля, торопись. Вэй-наа, вдруг зубы уцелеют.
Произнеся такую длинную речь, вожак зевнул и снова сделал вид, что спит. Ближние прекратили игру в кости и обернулись к жертве, с презрением рассмотрели худенького чужака, даже для их стаи очень мелкого.
Вервр замер, ощущая, как тёплый гранит потрескивает, крошится под сведёнными судорогой пальцами. Ан почти верил, что не намерен вмешиваться. Врагу он обещал всего лишь вырастить девочку. Он знает, что атла не убить так вот запросто, он понимает…
— Беги, — беззвучно шепнул вервр.
Ещё он знает, что Тосэн прав. Нельзя прожить долгую жизнь за чужой спиной. Рано или поздно придётся потерять эту часть детской наивности — веру в добрый и справедливый мир, где тебя кто-то обязательно защитит. А ещё это очень важно: первый раз увидеть страх глаза в глаза и решить, кто он тебе и что он с тобой может сделать. Что ты позволишь ему сделать! Хуже страха только полное бессилие, и его тоже придётся однажды пережить и принять. Вервр скрипнул зубами и нагнулся, почти готовый скользнуть вниз. Он сознавал, что частью души ненавидит себя за решение не вмешиваться, а другой частью презирает за слабость, за желание вмешаться.
— Беги, — губы снова нарисовали беззвучный совет.
ebooksa