Карты четырех царств.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нойд-ийе-Ос неплохой мир, в нём даже лес не весь изведён. Так, потравлен малость, — Лес дёрнул плечом. — Люди…

Он положил ладонь на плечо Ула и шагнул, привычно придерживая приятеля второй рукой под спину. Ни тошноты, ни утраты равновесия не приключилось. Дыхание, и то не сбилось!

— Бывал здесь? — удивился Лес и сам ответил: — Нет, как бы ты смог до объявления себя наследником? Хотя странно. Обычно мы легко шагаем туда, где уже гостили.

— Ты ненавидишь людей? — Ул толком не знал, отвлекает этим вопросом от опасной темы или уточняет важное, сокровенное.

Быстрого ответа не последовало. Ул использовал паузу, чтобы оглядеться.

В мире Нойд-ийе-Ос гостей встречали помпезно и бездушно, очень по-людски и по-городскому. То есть показывали себя, приращивали свой статус, старались навязать свои обычаи… И не пытались спросить, в чем дело и какая нужна помощь. Друг Дорн, знаток всяческих столиц, вмиг бы ощетинился и заявил: здесь гостей норовят ткнуть носом в свой закон, вмиг сделав провинившимися котятами… А как ещё понять происходящее? Вместо того, чтобы представиться и выделить провожатого, люди занимаются пустым делом: удаляют последние пылинки с парадной дорожки, расставляют местную знать на возвышении, целят в неё из каких-то темных трубок, кланяются. Машут руками, указывая места для новых и новых машин, прибывающих по кем-то утверждённому протоколу.

«А ведь место приметное. И мир — знакомый!» — решил Ул, расширяя границы внимания.

Берег реки. Широченная лента спёкшегося камня тянется вдоль берега. Позади суеты встречающих и их машин, фоном — город… Может статься, тот самый, куда случайно забросило Ула и Дорна при первом безрассудном использовании врат. Уж точно именно в этом мире Дорн встретил Чиа, а Ул вылечил Лоэна, драконьего вервра. Как он тогда полагал — своего будущего Учителя. Вот почему так просто было шагнуть в мир: Ул здесь однажды гостил, всё верно.

Захотелось отвернуться и убраться из мира Нойд-ийе-Ос куда угодно, лишь бы подальше! Много раз Ул думал о Лоэне и неизменно ощущал горечь, нарастающую. Гнал мысли, а они, вроде ос, возвращались. Кусачие, неуёмные: чуют, что дело попахивает дрянью — и роятся, жалят!

В прошлом, ещё не зная о наследстве, мальчишка Ул восторженно внимал мудрецу Лоэну. Загадывал на будущее: встретить драконьего вервра снова. Улыбнуться ему, как другу. Поклониться, как наставнику.

Ул скрипнул зубами и постарался дышать сквозь боль. То время ушло… а горечь накопилась и вызрела. Сейчас он знал: несостоявшийся учитель лгал с самого первого дня общения. Получив излечение, вытребовав себе приглашение в четвертое царство, Лоэн отечески похлопывал Ула по плечу и показывал себя в лучшем свете. А сам готовил «ученика» на роль жертвы багряного беса. Затевал большую игру? Сводил старые счёты в новом времени?

— Пожалуй, уже нет, — вздохнул Лес.

— Прости, отвлёкся, — вздрогнул Ул. — Что я спросил? Да, про людей… и ненависть.

Ул отвернулся, пустыми глазами уставился на толпу встречающих. Он наверняка знал, что Лес теперь не видит его лицо. Зачем альву переживать? Объяснить-то нельзя… И что сказать? Мол, знаю я вашего «не отвечающего на вопросы», это я спас жизнь драконьему вервру восьмого порядка опыта. А он обманом выпросил приглашение в мой мир и учинил в городе Тосэне бой, который был ему не труден, но прежде мнилось иное… Всё — обман. Тем боем Лоэн не расчищал мир от угроз, а лишь наносил личную печать победы на главную площадь. Он с самого начала, скорее всего, планировал войти в четвертое царство и там, как сказал бес Рэкст, «свить гнездо». То есть закрыть город для всех прочих бесов иерархии.

Так больно. Ул помнил себя у края стеклянной площади. Он помнил то чувство горячей боли и благодарности. Как же, Лоэн — спаситель! Благодетель…

Сейчас Ул протрезвел и повзрослел. Он стал палачом, приняв бремя и карту Рэкста. Пришло осознание: увы, в игре премудрого Лоэна малыш Ул низведён до роли исполнителя-муравья… или ещё ниже. Для Лоэна он — ничтожная карта. Даже без иерархии и выбора, он Лоэну — карта. И он уже использован.

— Олень ест листья, молодые древесные побеги, — выговорил Лес. — Ты слушаешь? Тебе дурно, да? Пройдёт, это запоздалая отдача от перемещения.

— Вроде того. Но я слушаю.

— Дыши, полегчает. Олень… могу ли ненавидеть его, если я взрастил дерево и сам немного… дерево, — Лес глядел под ноги. — Дровосек срубил дерево и согрелся в зиму, могу ли обвинить его? Но люди берут больше и больше, ненасытно. Неблагодарно. И, наконец, невосполнимо. Доводят природу до обрушения. Даже не умеют осознать свою вину и принять помощь! В моем любимом мире, я хотел бы забыть, но помню: люди звали меня «старьёвщик». Словно я обязан чинить и латать. Однажды я решил, что людей стоит… упорядочить. Казалось, отдавая иерархии часть свободы, я отказываюсь от личной мести, — Лес с трудом оторвал взгляд от мостовой и медленно поднял, чтобы встретить внимание Ула глаза в глаза. — Стало лишь больнее. Ненавижу себя. И иногда их… И очень темно. Мы, альвы, без света и тепла гниём. Уже давно я дышу и хожу лишь по приказу иерархии. Я весь… труха. Рассохшаяся коряга.

— Нет, не так. Ты взаправду живой, — заверил Ул, обхватил обеими ладонями руку Леса и прижал к груди, баюкая. — Всё образуется. Всё, кроме людей… тут ничего не поделать. В деревне, где я рос, было многовато пакостников. В городе, куда перебрался, их нашлось и того больше. В столице вовсе навалом! Тут крыши ещё выше, а стены как в клетке: ловят слабых и горбят сильных. Тут пакостников гуще густого! Всё равно ненавидеть — дело лишнее. Не трать себя на такое.