— Я так спешил к тебе…
У Акима по всему телу дрожь прошла. Сон ему страшный приснился, и вот он видит Петра не во сне, а наяву. Живой его сын, пополнел, правда, но глаза остались прежними — голубыми, как у Насти, зоркими.
— Боже, как с неба свалился, — вздохнул Аким. — Где же ты был все это время, сынок?
— Потом, отец… — Петр прошел в комнату, снял плащ и плюхнулся на диван. — Устал я чертовски, батя… А спишь ты крепко, старина. Не сразу услышал стук в окно… Ладно, не двигай бровями, я не сержусь… — Он оглядел комнату, спросил: — Ну а как ты живешь? Я приехал к тебе из дальних краев, так что рассказывай.
— Как живу, да? — сипло, с хрипотой в голосе переспросил Аким. — Не живу, а существую, потому как твоя мнимая смерть меня поначалу в дугу скрутила. А там, на судне, где ты плавал, я, кажется, малость отошел. Петр Кузьмич, твой капитан, по-сердечному принял меня.
Видно, слова про капитана пришлись сыну не по душе, потому что он сердито отозвался:
— Хрен с ним, с капитаном, теперь дороги у меня с ним разошлись.
— Что, на море не вернешься? — спросил отец, насторожившись.
— У меня теперь, батя, есть другое дело, — насупился Петр. — Да, а что это на стене у дивана я не вижу свою фотокарточку?
— Там она висит, сынок, — Аким потянулся к стене, чтобы включить свет, но Петр перехватил его жилистую худую руку.
— Не надо… — Он встал, подошел к окну. Посветлело на улице. И тихо. Петр снова сел на диван. — Марфе обо мне — ни слова. Если узнают, что я живой, — тут же арестуют.
— Может, и так, — хмуро отозвался Аким.
13
Мичман Капица неторопливо спустился в пост. Матрос Егоров суетился около стеклянной банки. Он то тряс ее, то запускал в воду пальцы и звонко смеялся, причитая:
— Ишь ты, хозяин глубин! Да я тебе, пират, клешни свяжу!
Увидев мичмана, матрос заулыбался, сказал, что краб в море просится, что ему тут скучно.
— Вот псих, а? — чертыхнулся Егоров. Для большей убедительности он поднял стеклянную банку, в которой сидел краб. Краба ему поймали водолазы, которые с утра обследовали причал.
«Я себе места не нахожу, все про эту лодку размышляю, а он с крабом веселится», — выругался в душе мичман. Но он знал, что, если отругает матроса, тот замкнется и слова из него не выудишь, поэтому коротко бросил:
— Уберите краба.
— Товарищ мичман, я ж его не для себя выпросил.