«У меня голова болит…»
Бидюрова медленно улыбнулась.
Ее улыбка обещала неслыханно много.
«На, проглоти таблетку. Это анальгин». От таблетки сладко пахло духами. «Я о тебе слышала. – сказала Бидюрова так же хрипло. – Ты знаешь, что с тобой случилось?»
«Нет», – ответил он.
«Ты умер».
Мориц нисколько не удивился.
Он всему верил. И ничему не придавал значения.
И когда однажды, пошатываясь от слабости, даже постанывая слегка от этой слабости, он вышел из тихой больнички (а может, не из больнички, а из лечебницы, а может, не из лечебницы, а из обыкновенной психушки), и сам, без посторонней помощи, присел в каком-то просторном дворе на деревянную лавку, пришло странное спокойствие.
Было тихо. Трепетала над травой стрекоза.
Он нисколько не удивился, когда в легком германском кресле на велосипедном ходу, радуясь, подкатил Венька-Бушлат. «Ты, Мориц, не умер, – с застенчивой улыбкой сообщил инвалид. – Ты никому не верь. Ты только пытался умереть». И добавил так же застенчиво: «Один раз не пидарас».
А Бидюрову он узнал по запаху.
Пахнуло вдруг странно знакомыми духами от остановившейся рядом красивой женщины, и он сразу вспомнил белую таблетку анальгина. От нее так пахло. Он и сейчас про нее вспомнил, прижавшись к горячему, покрытому бисеринками пота плечу Бидюровой.
– Мы одни…
– А Хрюстальный башмачок?
– Нет никого… Совсем одни…
– Так не бывает. Он всегда есть.
– Я его прогнал.
– А я говорю о Боге, – Бидюрова закусила губу. – Кто есть Бог?
– Ты дура, – ласково ответил Мориц. – Ты не смотри в небо. Тебе такое не по силам. И никогда не спрашивай, кто есть Бог? Зачем тебе это? Ты лучше спрашивай, правильно ли ты поступаешь? Вот тогда придут правильные ответы.