Пятый сон Веры Павловны,

– Почему ты так говоришь?

– Хочешь глоток? – спросил он вместо ответа, и вытащил из кармана джинсов, брошенных на полу, умело припрятанную от Хрюстального башмачка коньячную фляжку. – За совращение несовершеннолетней.

– Это же статья Уголовного кодекса.

– Нет, это тост.

Как ни странно, пить Морицу не хотелось.

С той ночи в чужом гараже он долгое время не принимал никакого алкоголя. Он не пил, он не ел. Он ни с кем не общался. Он умирал. И даже за стеной продолжал умирать, хотя у него это уже хуже получалось. Даже кончик носа у него болел. И кончики пальцев. Все у него болело. Духовные непотребности… Пройти ломку, как созреть для рая. Если говорить понятно, – созреть для того пространства, в котором люди мучают чертей.

Голова у него сделалась тяжелой.

Когда Бидюрова, смуглая, в капельках пота, лежала вот так неподвижно, сияя потной красивой кожей, он совсем не хотел ее. Он ждал какого-то движения, какого-то скрытного призыва, хоть какого-то намека на скрытный призыв, но не было с ее стороны ни движения, ни призыва.

За совращение несовершеннолетней это все-таки статья, мрачно подумал он.

И нежно провел мизинцем по голому плечу Бидюровой.

Есть проститутки, мрачно подумал он, которым не то, что долларами, которым рублями платить зазорно. Только натурой. Скажем, мешком немытой картошки или мешком репы, по бартеру. Медовые месячные… А вот Бидюровой, несмотря на ужасную фамилию, можно платить алмазами. «Я Бидюрова», – произнесла она когда-то хриплым вызывающим голосом и ее голос сразу показался ему полным значения. Каким-то непонятным образом он сразу ощутил, что бездна в душе Бидюровой хоть и приоткрыта, как сдвинутый чугунный канализационный люк, но вовсе не завалена доверху трупами. Более того, из нее несло жаром. Он чувствовал, что если ее подтолкнуть, огонь рванет наружу.

Вот тогда они сгорят.

Но чтобы вызвать огонь, чтобы вызвать испепеляющее пламя, нужно что-то сделать. За взятие сверхпланового задания… Он это тоже чувствовал. Может, как-то особенно положить руку на влажную грудь, или, опуская руку ниже, скользить пальцами по горячей и влажной коже…

– Тебе хорошо?

– Внутри чего-то не хватает… – шепнула Бидюрова.

Это был еще не огонь. Это был только отдельный язык пламени, неожиданно вырвавшийся наружу. Он сразу исчез, но оставил после себя явственный запаха гари.

«Вы не поможете немощному лысому старичку найти чековую книжку на сто миллионов, которую он только что потерял вон в том шестисотом „мерседесе“, сиденья которого украшены шкурами леопардов и тигров?» – шепнул Мориц.

«У меня муж, козел. Он тебя в жабу превратит».

Это тоже был язык пламени. Он обжег сразу обоих.

«Вообще-то такие поиски не бесплатны, – задышала, загораясь, Бидюрова, и руки ее ожили, – такие поиски стоят много». – «Но мир давно торгует в кредит». – «А разве мы в мире?» – «А разве нет?» – «Тогда зачем ты бросаешь бутылки в реку?»