– Подаю весть, – ответил он.
– Благую?
Языки пламени вдруг осели.
– Что ты хочешь сообщить миру?
– Только то, что черновик готов, а я почему-то жив.
– Ты жив? – обидно рассмеялась Бидюрова. Его ответ и успокоил, и обидел ее. – С чего ты взял, что ты жив? Ты же знаешь, что мир за стеной – клоака. Москва, Нью-Йорк, Томск – какая разница? Все одно, клоака. Однажды я трахалась в научной университетской библиотеке, – призналась Бидюрова. – В Томске. Прямо на столе. Не спорь, библиотеки тоже клоака. Какую весть, да еще благую, можно подать клоаке?
– Ту, что черновик готов.
– Какой черновик?
– Книги.
– И это
Мориц неопределенно пожал плечами.
– Какую книгу ты мог закончить? Что мог написать? – спросила Бидюрова почти презрительно. – Ну, закончил ты какой-то черновик. Но что ты можешь знать такого, о чем не знает никто? Вот ты, например, знаешь, как спят муж и жена, прожившие вместе тридцать лет и три года?
– Как? – невольно заинтересовался Мориц.
– Жопой к жопе.
– Что в этом плохого?
Теперь уже Бидюрова пожала плечами:
– Какую благую весть ты можешь подать клоаке? Напомнить, как ширялся на грязных лестницах в чужих подъездах? Как искал шлюх, которые отдавались тебе только потому, что ты был для них пьяной экзотикой, ну, вроде какой-то необычной большой всегда возбужденной собаки?
– А это совсем не интересно?
– Ты умер, Мориц, – сказала Бидюрова, как бы устанавливая чисто медицинский факт. – Я уже говорила, ты умер. Тебя нет, ты даже не можешь вернуться в клоаку. Ну, в самом деле, что ты ответишь, когда тебя спросят, где ты был?
– Жил в тайге, писал книгу…