Пятый сон Веры Павловны,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Это ты так думаешь, – засмеялась Бидюрова. – А вот когда за тебя возьмутся менты, ты скажешь, что тебя просто насиловали. Тебя ведь насилуют? – спросила она и поглядела на Морица.

– Постоянно…

– И ты умер?

– Может быть, – ответил Мориц мрачно. – По крайней мере, я давно чувствую себя руинами.

– А ты был когда-то храмом?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты вот говоришь, что чувствуешь себя руинами. А ты был когда-нибудь храмом? Почему ты думаешь, что кому-то нужны твои руины? Ты вообще слишком красиво говоришь. Как в любовных романах. Ты что, не знаешь о том, что любовь, даже бессмертная, это только то, что нам кажется? Да, да, – покачала она головой. – То, что нам кажется. Ничего другого. Мы, конечно, можем накинуться друг на друга, забыв обо всем, но все равно через десять минут нам потребуется теплая вода. Как нам без теплой воды? Понимаешь?… И это всегда так… Всегда!.. Меня просто тошнит, когда ты говоришь красиво. В сущности, ты труп, а труп не должен благоухать… Понимаешь?… – Она вызывающе повернула к нему красивую голову: – Как тебя звали раньше?

– Не помню.

– Где ты жил?

– Не помню.

– У тебя была квартира, семья?

– Не помню.

– Ты можешь перемножить три на пять? Или хотя бы два на два?

– Не могу.

– Я так и думала, – удовлетворенно улыбнулась Бидюрова, и перевернулась на спину. – Смотри на меня. Я вся открыта, видишь? У тебя губы пересохли, да? Вот какие возвышенности… А тут провал… Это ужасный провал… Он страшней Марианской впадины… Он как черневая тайга… Заблудишься… – Глаза Бидюровой нехорошо горели. Изнутри ее жадно лизали языки адского пламени. – А на самом деле, все это иллюзия, Мориц. Эти провалы и возвышенности тоже иллюзия, все они давно изъезжены и раскатаны ледниками… – Она нехорошо усмехнулась. – Я с тобой затем, чтобы ты понял: любовь – это действительно то, что нам только кажется… Ничего другого… Ты, наверное, думаешь, что я предмет твоей мечты, но и это не так. Я никогда ничьим предметом не была, и не буду. Когда-то я очень старалась стать чьим-нибудь предметом, но у меня не получилось. Я очень старалась, но попадала лишь в руки пользователей, – совсем уже нехорошо усмехнулась Бидюрова, и пальцы ее бесстыдно поползли по внутренней стороне бедра. – Не буду врать, некоторые пользователи доставляли мне удовольствие. Ты, надеюсь, не думаешь, что проститутке все равно, кто на нее ложится? Я знала стольких самцов, Мориц, что могу судить об этом. И твое присутствие ничего не значит… Вообще ничего… И то, что ты написал какой-то черновик, тоже ничего не значит…

– Если хочешь, приходи ко мне, – позвала она без всякого интереса. – А если хочешь, просто смотри… Вот все это мне дала природа, я тут не при чем. Иногда природа не жадничает, правда?… А хочешь, иди к реке и брось в воду бутылку. Подай еще одну благую весть… Хочешь, опиши подробно все мои возвышенности и впадины, ты ведь не раз по ним путешествовал… Клоака все проглотит… Ты сейчас похож на счастливого дворника, – еще неприятнее усмехнулась Бидюрова. – Такое впечатление, что ты вытянул выигрышный билет. Но это тоже иллюзия. Тебе не надо ничего лишнего. Ты должен остаться дворником. Всего только дворником. Напиши ты хоть двести черновиков, подай хоть тысячу благих вестей, ты все равно останешься дворником…

И вдруг спросила:

– Ты хоть раз бывал в настоящей библиотеке?

– А ты? – ошеломленно спросил Мориц, не отрывая глаз от ее бесстыдных пальцев, нашедших, наконец, свое место.

– Я уже говорила… Однажды я трахалась в научной библиотеке… Там было особенное чувство… Запах книжной пыли, и это ни на что непохожее чувство… Может, чувство опасности…