– Понял. Мы на «высоте» тридцати метров. Снижаемся до пятнадцати и идем к подлодке.
– Сколько до нее?
– Метров пятьсот, – сверяясь с навигационным прибором, сообщает он. – Приготовься к съемке…
Крестообразное оперение лодки я замечаю через восемь минут – ровно столько понадобилось нашему аппарату, чтобы преодолеть последние пятьсот метров. Но сначала о большом препятствии, расположенном прямо по курсу, сигнализирует экран гидролокатора – тонкий луч, проходя по переднему сектору окружности, оставляет отчетливое яркое пятно продолговатой формы.
Дастин докладывает на поверхность о прибытии к цели и уменьшает горизонтальную скорость. Я же включаю камеру и с этого момента фиксирую каждую деталь…
Аппарат приближается к оперению на уровне торчащего вверх кормового горизонтального руля. Отчетливо видны два малошумных пятилопастных гребных винта диаметром более четырех метров. Лопасти уцелели и сохранили форму. Значит, при падении корпуса на грунт электродвигатели главных валов уже не работали. Впрочем, неудивительно: давление на такой глубине ломает любые водонепроницаемые отсеки стандартных субмарин.
После осмотра винтов с рулями сомнений не остается: на склоне стратовулкана действительно лежат останки подводной лодки проекта 667БДР «Кальмар». Совпадений или ошибки быть не может.
Аппарат медленно движется вдоль поверженного корабля. За сравнительно узкой кормовой частью замечаю «горб» – плавное утолщение, представляющее собой ограждение пусковых шахт, увеличенное из-за геометрических размеров ракет. «Картинка» за иллюминатором здорово напоминает кадры видеозаписи, которую демонстрировал Горчаков в своем московском кабинете. Вероятно, Дастин в точности повторяет сценарий погружения, когда производилась первая съемка.
Достигаем разлома. Лучи прожекторов вырывают из темной мути искореженные элементы силового набора и рваные края стальной обшивки. Отталкивающее зрелище. Мне никогда не нравилось смотреть на смертельные раны судов. Что может быть отвратительнее вида пробоин или подробного «поперечного плана» корпуса на месте его разлома?
Дастин задерживает аппарат у торца кормовой части, дабы я запечатлел зияющую дыру шестого отсека вспомогательных механизмов. Затем отваливает подальше и делает большой круг, предоставив мне возможность снять мелкие обломки, коими усеяно дно.
– Закончил, – сообщаю я, прерывая съемку. – Можем «ехать» дальше.
Аппарат разворачивается и, набирая скорость, перемещается северным курсом. Под нами монотонно мельтешат неровности светлого грунта. Преодолев метров триста, «подлетаем» к средней части корпуса, также лежащей на левом боку. Дастин продолжает осмотр с «горба». Разлом кормовой и средней частей произошел в районе последней пары ракетных шахт.
– Дастин, ты ведь здесь не первый раз, верно? – я навожу объектив камеры на пустые шахты.
– В третий, – кивает он, регулируя направление прожекторных лучей.
– Потерянных ракет не встречал?
– Нет.
– А на экране гидролокатора ничего похожего не видел?
Он виновато улыбается и кивает в сторону понижения вулканического склона – туда, где глубина доходит до отметки в четыре километра:
– Они могут быть и там – на самом дне…
Да, я в курсе. Если лодка развалилась не от удара о грунт, а где-то выше, то, имея хорошую обтекаемость, потерянные ракеты могли «спланировать» куда угодно.