Волк в ее голове. Книга II

22
18
20
22
24
26
28
30

— В итоге один вопрос, — продолжает она, — оценку делим поровну или каждый получает заслуженное?

— Мне фиолетово.

— Общую, — твёрдо говорит Валентин.

Ткань неожиданно вырывается из культи застёжки, и Долорес Михайловна чудом не залепляет в него пассатижами. Она удивлённо разглядывает освобождённую молнию.

— Тогда обоим — «тройка». Хотя, Гапоненко, у тебя был почти синхронный перевод, и за это ты получаешь… — Долорес Михайловна лезет в пакет на углу стола и вытаскивает кулёк из фольги. — … бутерброд с сыром.

Симонова с блаженным восторгом наблюдает за нами, и я машинально улыбаюсь в ответ. Проходит секунда, другая, и улыбка моя тяжелеет, — потому что Симонова смотрит все-таки на Валентина, смотрит и радуется, и — Господи! — до чего же неприятно, когда ТАК, сквозь удушливые волны русых волос, симпатичная девушка любуется другим парнем.

— Поставьте ему, чё он заслужил, — прошу я за Валентина. — Мне и так норм.

Это, конечно, вранье. Мне не то что не норм — я злюсь. На свою забывчивость, на принципиальность Долорес Михайловны, на Валентина, наконец, который в кои-то веки сделал китайский и заслуживает большего, чем «бутерброд с сыром».

— Арсеньев, закончили. — Долорес Михайловна расстёгивает-застёгивает молнию, бухает сапог на пол и с блаженным видом надевает. — Следующая команда… Мисерва-Симонова-Шупарская. Быстро-быстро, девочки, чтобы все успели!

Мы с Валентином и бутербродом возвращаемся на места, и пытку продолжает Симонова.

В тревоге я жду конца урока.

Поначалу причина мандража ускользает от меня — ведь командное задание закончилось, и можно расслабиться, — и лишь потом я сознаю, что хочу быстрее попросить прощения у Валентина. Будто мои слова или их скорость играют хоть какую-то роль.

«Да не нужны никому эти жалобные извинения… сделай что-то хорошее», — всплывает в голове напутствие Дианы, но сейчас оно приводит меня в раздражение. Чего хорошего я сделаю для Валентина? Дом ему построю? Сварю им с Олесей романтический ужин?

Ревёт звонок, я механически закидываю вещи в рюкзак и нагоняю Валентина в коридоре.

Мой рот открывается, но вместо извинений из него вываливается бессмыслица о предках Арсеньевых и Гапоненко. Монолог ни о чём.

Мы доходим до лестницы, растопыриваем руки и огибаем жёлтый знак «ВНИМАНИЕ МОКРЫЙ ПОЛ». Всё это время я не затыкаюсь ни на секунду, словно не человек говорит, а прорвало плотину.

Валентин не слушает. Он листает в телефоне косплейные фотки Олеси, и бисеринки пота на его бледном лице поблёскивают в жидкокристаллическом сиянии. Ему жарко? Плохо? Опять выпил накануне? Усилием воли я затыкаюсь и нервно подбираю следующую тему.

Пауза затягивается, под мышками у меня взмокает.

— Ты видел? Я тебе…

— Прости? — Валентин на миг отвлекается и запускает ролик. Судя по убегающим назад рельсам, Олеся снимала наши леса из заднего вагона поезда.