— Начало семье положил один татарин из Золотой Орды, — осторожно продолжаю я.
— Офигеть, Арсеньев — татарин! — шепчет Мисерва.
— Э-э-э… он переехал к Дмитрию Донскому и взял русское имя, и создал несколько семей. Русских семей.
Я снова замолкаю, дожидаюсь Валентина и дальше рассказываю спокойнее, временами останавливаясь, чтобы горе-переводчик поспевал за мной и за подсказками Долорес Михайловны:
— Арсеньевы служили при царях и императорах, на разных должностях. Герб у нас есть — там щит, шлем, сабля, луна. Такой герб. Арсеньевы были генералы, сенаторы, всякие… там… — я усилием воли уберегаю Валентина от слов «столовник» и «опричник» и простыми, как валенки, словами расписываю историю рода.
Когда в классе начинают шуршаться и зевать, я спохватываюсь и проматываю хронику на пару веков вперёд:
— Это при царях… да. В 1924 мой прадед, Василий Константинович Арсеньев, преподаватель Петербургского университета, он изучал Византию, книги Византии, вот такое всякое… в 1924 году он был арестован по обвинению в антиреволюционной деятельности и сослан в Северо-Стрелецкий лагерь особого назначения.
Я дожидаюсь, пока Валентин со скрипом переведёт этот опус, и продолжаю:
— Прадед находился в лагере до 1931. Работал на лесопилке. После закрытия лагеря ему разрешили здесь остаться. Он женился на другой заключённой лагеря. Их сын, мой дед, работал на Северо-Стрелецком заводе ракетных материалов… — Мысли обгоняют речь, устремляются к бате, маме и разводу, и я даю слабину, рву историю на полуслове: — Как-то так, наверное.
— Спасибо, конечно, за такую летопись, — со вздохом замечает Долорес Михайловна, когда Валентин замолкает, и снова сжимает молнию пассатижами, снова тянет — то на себя, то от себя, — но задание было про родителей.
Я чешу подбородок и неохотно, тихо говорю:
— Мой отец работает менеджером по продажам. Мать… она, как бы, журналист. В Шанхае.
— Татарины в Шанхае! — ржёт Мисерва, и я с трудом скрываю раздражение. Не то что бы меня беспокоили восточно-азиатские гены, но мало приятного, когда ими тычут тебе в лицо.
— Хватит уже про Арсеньева, — бурчит из-за сапога Долорес Михайловна. — Гапоненко — быстро и находчиво. Говоря языком моей дочери, «респект». Теперь в обратную сторону.
Валентин кивает и нахмуривается.
— Дворян у нас в роду нет, — сухо начинает он, и по классу разлетаются смешки. — И гербов нет. И родители… сами знаете. Ну и будет четыре факта про дедушку.
Валентин поворачивается ко мне, и я понимаю, что не в силах перевести даже это.
— А можно первый раз просто прослушать? — робко спрашиваю я Долорес Михайловну.
Она с ненавистью смотрит на молнию и снова хватается пассатижами за застёжку.
— Твой друг, Арсеньев, переводил с ходу.