— Я никогда таких не видел.
— Ты ведь откуда-то из глуши, верно? Они не так уж часто встречались. Не ломай его.
— А я хочу.
— Почему, Вайм?
Что-то застряло у меня в горле.
— Потому что хочу выбраться на волю! Я разобью либо этот шарик, либо голову кому-нибудь.
Моя рука внутри перчатки начинает дрожать. Когти манипулятора дергаются. Полоцки выхватывает шарик и отскакивает:
— Вайм!
— Я завис тут, на Краю. — Голос все время дрожит, цепляясь за непонятные штуки, застрявшие у меня в горле. — Я лузер! Я завис с кучкой уродов и дураков!
Клешня качается, сжимается, когти клацают друг о друга.
— А потом, когда дети… когда дети вырастают такими чудовищами, что даже достучаться до них…
Клешня раскрывается, тянется к Полоцки. Полоцки отскакивает в полутьме:
— Вайм! Черт побери!
— …даже достучаться до них не выходит… — Клешня перестает дрожать и медленно возвращается на место, складывая когти. — Я хочу что-нибудь разбить и выбраться на волю. Да, это очень по-детски. Потому что на меня никто не обращает внимания.
Клешня подпрыгивает.
— Даже когда я пытаюсь помочь. Я не хочу больше никому делать больно, клянусь, небеса мне свидетель…
— Вайм, сними перчатку и послушай!
Я приподнял клешню, чтобы она не царапала о цементный пол.
— Вайм, я́ хочу обратить на тебя внимание. — Полоцки медленно выходит обратно в оранжевый свет. — Ты уже пять лет посылаешь мне мальчишек, проведываешь их, выручаешь, когда они по глупости во что-нибудь вляпываются. Не все они — Рэтлиты. Я тоже хорошо отношусь к детям. Потому и подбираю твоих ребят. Я считаю, то, что ты делаешь, замечательно. В глубине души я люблю детей. В глубине души я люблю и тебя.
— Ах, Полоцки… — Я покачал головой. Где-то в глубине моей души зарождалось отвращение.