Так, скорее всего, лучше. Точно лучше.
Почему же так плохо-то?
3.
Диксон в который раз уже за эти два дня провожает белыми от злости глазами тонкую фигурку Доун, дожидается, пока та скроется за деревьями, и только потом дает волю ярости.
Лупит по дереву кулаком, сбивая костяшки в кровь.
Рычит самые грязные, самые злые ругательства, которые знает.
И надеется, что стояк, который по вине этой твари образовался в штанах, все-таки спадет. Иначе через пару минут он все-таки ее догонит.
И выебет.
А потом придушит уже, наконец.
Сука, еле сдержался ведь, чтоб не прибить прямо здесь! А надо было, надо!
Вот знал, всегда, с самого детства знал, что нельзя играть со змеями, какими бы ласковыми и расслабленными они не были. Как бы ни ластились.
Потому что это змея. Хладнокровная ядовитая тварь, способная ужалить в любой момент.
Диксон во всей этой ситуации винит прежде всего себя, свою глупую доверчивость. Ну и еще свой член, что совершенно не в состоянии усидеть в штанах при виде нее.
В прошлый раз, награждая ее засосом, злясь на нее даже за мысль, что он допустил, о наличии у нее мужика, он все-таки больше играл. Не веря, нисколько не веря, что у нее этот мужик есть.
Уж очень жадной она была. Голодной.
Обычно, бабы, которых хорошо и регулярно ебут, вообще на других не смотрят.
Вон, по Мишонн это явно можно наблюдать.
Доун вела себя совершенно по-другому.
Поэтому он пошел за ней вчера.
Аккуратненько проводил до дома. Удивился гению хозяина. Внешне дом выглядел совершенной лачугой. И только приглядевшись, можно было понять, что не так прост домик-то, далеко не прост.