Тайна «Утеса»

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

После ужина Лиззи приготовила нам на столике кофе и гору бутербродов, шоколад в кастрюльке и поднос с пирожными. Если даже она и подозревала нас в сношениях с нечистой силой, все равно не могла допустить, чтобы ирландцы голодали. Лиззи явно питала слабость к Ингрему, а Макс уже давно был ее любимцем.

Как только мы устроились у камина, Ингрем вынул свои записи и приготовился ознакомить нас с выводами, к которым пришел. Его недавнюю веселость как рукой сняло, я даже подумал, не была ли она напускной, он мог прикрывать так свои дурные предчувствия.

— Боюсь, я вынужден вас немного расстроить, — начал он, — когда я перечитал ваш дневник еще раз, мне бросилось в глаза одно обстоятельство, о котором вы не упоминаете. Это касается мисс Мередит — Стеллы, если вы позволите так ее называть. Вы заметили, что после каждого ее посещения потусторонние явления усиливаются?

— Мне кажется, мы это поняли, — сказала Памела, и, конечно, была права.

— Вы полагаете, что эти явления непосредственно связаны со Стеллой? — спросил Макс, и Ингрем очень серьезно ответил:

— По-моему, да.

Не знаю, на что я рассчитывал, глупо было надеяться, будто Ингрем мог как-то повлиять на эту связь или признать ее несуществующей, но у меня даже горло перехватило, я не мог произнести ни слова. Заговорил Макс, он спросил:

— Я вижу, вы нашли этому объяснение?

— Целых два, — ответил Ингрем.

— Два? — удивилась Памела.

— Да, к сожалению. Это значит, что пока ни одно из них меня полностью не удовлетворяет. Но в обоих я принимаю за основу то, на чем вы оба так настаиваете, а именно, что мы видели Мери Мередит.

— Спасибо, что вы решили с нами согласиться, — съязвил я.

— В обеих моих теориях я исключаю вариант с «Лолой» — это, видимо, бессознательное потустороннее вмешательство, либо просто случайное движение стакана.

Мне показалось, что Памела хочет возразить ему, но она сдержалась.

— Я полагаю, — продолжал Ингрем, — нам необходимо представить себе, как страдала Мери в этом доме, но нельзя забывать и о том, какое безоблачное счастье и покой она здесь вкусила. Я склонен думать, что женщина, изведавшая такие противоположные ощущения, стала особенно чуткой к другим, боясь, как бы им тоже не пришлось пережить тяжкие муки, и страстно желала, чтобы они все были счастливы. Кроме того, надо учитывать, что Мери преклонялась перед отцом и потому идеализировала мужчин. Вполне вероятно, что относительно Мередита у нее были какие-то романтические иллюзии. Он же не только уничтожил эти иллюзии, но, более того, он и нарушил покой ее дома — осквернил ее очаг. В обоих вариантах моей теории об этом необходимо помнить. — Ингрем говорил тихо, задумчиво, не отрывая глаз от огня. — Мой первый вариант идет вразрез с результатами нашего сеанса. В данном случае я придерживаюсь мнения, что в доме обитает только один призрак Собственно, я уже говорил вам об этом. Я представляю себе, что Мери, и умирая, оставалась такой же доброй, как при жизни. Ее призрак исполнен нежности. Она горюет о Стелле, страдает оттого, что ее дочери одиноко, старается ее утешить. Она приходит к Стелле в детскую, окружает ее теплом и любовью, зажигает призрачный свет; она приносит с собой сладкий цветочный аромат, она выводит вас к коробке Кармел; ей хочется, чтобы вы нашли пустой флакон и поняли, что она здесь, с вами, что она — разумное существо, и хочет, чтобы вы рассказали об этом Стелле. Мери надеется, что Стелла помнит запах. Она чувствует, как Стелла хочет ее увидеть, и жаждет установить связь со своей дочкой. Когда Стелла приходит сюда, сразу появляется и Мери, а потом она бродит по дому, ищет дочь и, не находя ее, плачет. Но трагедия Мери в том… — Ингрем поднял глаза на Памелу, лицо ее все еще выражало некоторое недоверие. Макс старался не пропустить ни слова, а что до меня, то я был и растроган и полностью убежден. Ингрем продолжал страстным тоном: — Судьба Мери трагична и после смерти, она превращается в устрашающую фигуру, и Стелла при встрече с ней пугается до потери сознания, чуть не лишается жизни. И так будет всегда — став видимой, Мери всегда будет внушать ужас. — Он кончил; все молчали, потом я сказал:

— По-моему, вы совершенно правы.

— Потрясающе убедительно, — поддержал меня Макс.

— Ну а каково же второе объяснение? — спросила Памела.

— Можно я сначала выпью еще чашечку кофе? — улыбнулся Ингрем.

Он устал, так как вкладывал в свои разъяснения слишком много душевных сил. Я не понимал его до конца, в чем-то он был искренен, в чем-то поддавался искушению драматизировать события. Я был уверен только в одном — он действительно хотел нам помочь.