— Почему?
— Потому что с ним… в общем, когда я испугалась… как дура… он ничего не понял. Я думала, он убьет меня. У меня все ноги… потом… в синяках. Это был ужас… но я ударила его чем-то по голове и убежала…
Второй раз за сегодня внутри меня вдруг вспыхнула необъяснимая, несвойственная мне ярость, на секунду лишившая меня дара речи. Вика опустила взгляд в пол, горько всхлипнув, и покачала головой.
— Я больная… я урод какой-то… как это может быть? Мне семнадцать лет уже…
— А мне — двадцать четыре и я ни разу не пробовал суши. Вика! — Я слегка коснулся ее подбородка и поднял вверх ее лицо. В ту же секунду во мне испарились остатки профессиональной беспристрастности и вообще — всяческого здравого смысла. — Послушай! Перестань себя накручивать! Дело не в тебе… И это не изъян, не дефект и не соревнование. Я уверен, что половина из твоих одноклассниц врет. А вторая половина, которая любит об этом поговорить, просто хочет выглядеть умнее и взрослее. Ты тоже хочешь быть похожей на них? Тебе тоже нужно рассказывать, с кем и где ты спала, чтобы казаться кому-то умнее?
Я рисковал. В ту секунду мне показалось, что она больше никогда не станет со мной разговаривать.
— Я не знаю… Но ведь… если у меня не так, как у всех… то я… то я… какая-то ущербная…
— Опиши мне свой страх.
Вика устало опустила веки и закрыла лицо руками.
— Не знаю даже, как… поначалу просто очень страшно было, я не решалась… а после Литвиненко вообще кошмар… внутри будто что-то сжимается… и так… прямо трясти начинает… как сегодня… Они же рассказывали… мне кажется, я умру от боли, если…
Она резко оборвала свою путанную речь, но, пересилив смущение, взглянула на меня. Я тихонько убрал с ее лба налипшие мокрые волосы и помог подняться с дивана. Вика немного протрезвела и, видимо, теперь ее голова стала тяжелой и гудела, как ветер в жестяной трубе.
— А вот это и есть твоя проблема. Если хочешь… мы можем подумать, что с этим делать…
— Не знаю… я устала очень…
— Хорошо. Идем домой.
Я закрыл кабинет, пока Вика, прислонившись спиной к стене, вытирала слезы маленьким платком, и мы так же незаметно прошмыгнули вниз, к полуприкрытой двери подвала.
За всю дорогу к Викиному дому мы не проронили ни слова, и я только чувствовал, как крепко, железной хваткой, она сжимает рукав моей куртки, будто боится, что сбегу и брошу ее одну в осенней темноте. Мы остановились в ее подъезде, подбирая нужные слова. В голове роилось столько мыслей, что выбрать одну, подходящую, не удалось ни мне, ни Вике — так и простились молча, одним взглядом.
Я понуро брел домой узкими одинаковыми улицами с плохим асфальтом. Окружающая обстановка сливалась для меня в один сплошной матово-черный фон, лишь изредка разбавляемый оранжевыми огоньками светящихся окон. Не помню, о чем я думал. Не помню, что чувствовал. Уже у себя в квартире я без сил упал на кровать, не снимая куртки. Ни фига себе сходил за сигаретами! Да… видимо, уснуть сегодня не удастся…
Я потер уставшие глаза и несколько раз энергично взмахнул руками. Кто-то говорил, что когда умираешь от сонливости, нужно хорошенько растереть уши. Я ухмыльнулся, представив, как странно буду выглядеть с красными ушами, но потом все же решил попробовать — уж лучше, чем с самозакрывающимися веками. Да, уснул я сегодня только к трем часам ночи. Но зато после долгих размышлений стал куда лучше понимать вчерашнюю историю Вики. И теперь главное — это сосредоточиться на чем-то кроме нее…
Вплеснув в себя две чашки кофе, я все-таки собрался с мыслями и ушел с головой в работу. Удивительно: моя школьная деятельность почему-то постоянно заставляла изучать что-то новое — от психотерапии самоубийц до сексологии. Внезапно я вспомнил о той странной девчонке на могиле Лехи и опять углубился в медитативный транс, подозрительно похожий на сон, разглядывая буквы в книге как стройные ряды бессмысленных символов. Немного зная Литвиненко, я запросто мог представить его рядом с Ольшанской. Но чтобы он увлекся юной готессой?! Я почесал затылок, парой движений размял шею и вдруг вздрогнул от нерешительного стука в дверь.
— Вперед, я здесь!