— Мне больно, папочка…
— Сейчас, сейчас, — сказал Томас, с нетерпением глядя на ползущие мимо двери этажи.
Вот мимо проплыли канделябры третьего этажа, вот под ногами осталась площадка четвертого с патрицианскими портретами и двойными дверями.
— Что у нас сегодня к чаю?
Последние дни Калле постоянно хотел есть.
— Знаешь, понятия не имею. София собиралась что-то приготовить.
Лифт, вздрогнув, остановился на последнем этаже.
— Так, теперь береги пальцы, — сказал он слишком, пожалуй, громко и открыл створки.
Он не стал искать ключ в портфеле, а позвонил свободной рукой в дверь, держа на другой Эллен. Девочка плакала, стонала и нянчила палец.
— Шш, шш, — попытался он успокоить дочку, неумело качая ее на руке.
К двери никто не подошел. Эллен постепенно затихла. Из квартиры не доносилось ни звука. Ему стало тяжело держать Эллен. Может быть, Софии нет дома?
Он снова позвонил в дверь.
Дверь открылась, прежде чем Томас успел снять палец с кнопки звонка.
На Софии был фартук, рукава рубашки закатаны до локтей. Она слегка хмурилась.
— Ты забыл ключ? — спросила она, не заметив, что Эллен плачет.
Томас прошел в квартиру мимо Софии, опустился на колени и поставил Эллен на пол.
— Теперь покажи папе, где болит пальчик, — сказал он, разжимая ладошку Эллен.
— У вас что-то случилось?
Он на секунду закрыл глаза и сглотнул, потом отпустил дочкину руку, встал и улыбнулся.
— Дорогая, — сказал он, целуя Софию в щеку, — Эллен прищемила палец в лифте. Мне надо промыть ей ранку и перевязать.