Ночное кино

Он промокнул готовый цветок салфеткой, пристально на него посмотрел и перешел к следующему.

– Вышло-то чего? Сидит такой Ларри, краску вбивает. Потом опа – валяется на полу, кровь из носа хлещет, как из фонтана «Белладжио» в Вегасе. Помер в «скорой». Мозговая аневризма. – Он насупился, наклонился к клиенту. – Мел, ты там правда нормально? Ты ж как труп.

– Я слушаю, – пояснил Мел.

Томми опять насупился, глянул на нас и вздохнул:

– Короче, что было-то. Ваша подруга заглянула, а вечером я прихожу домой и давай вспоминать про Ларри. С ним за пару недель до того, как помер, приключилась история. Это где-то летом две тыщи четвертого. А чтоб все ясно было, надо понимать, кто таков Ларри. Гигантская туша. Больше холодильника, больше кресла кожаного – вот честно, на стопке Библий поклянусь.

– Больше меня? – глухо подал голос Мел из-под стола.

– Нет, тебя – не больше. Но близко. – Томми вернулся к дереву лотоса. – Художник был – пипец. Учился в Иокогаме у Хориёси[60]. Набивать умел – закачаешься, таких мастеров по пальцам пересчитать. Тэбори умел, хоримоно, ирэдзуми, что угодно – я его потому и нанял. В остальном-то он был мудак. Я ему так прямо и говорил. Он своим мудачеством гордился. Детей не переваривал. Называл личинками. Четыре бабы у него было. Ни одна про трех других не в курсах. Не жизнь, а хрен пойми что. Сплошь вранье и увертки, неотвеченные звонки и подставы. Короче, раз прихожу – в лавке тихо. Свет не горит, а Ларри сидит сам по себе в темноте, будто заболел. Я спрашиваю, что такое, а он совсем убитый. Жизнь, говорит, у него говняная. Мол, трус он и кидала. Столько, говорит, лажи наворотил. Теперь, говорит, пересмотрю приоритеты. Первый раз слыхал, чтоб он слово из пяти слогов осилил. Ну, я ему подыгрываю. Спрашиваю, с чего вдруг на него снизошла благодать. Я, говорит, только что сделал парную японскую двум подросткам. Десять минут назад из лавки ушли. Влюблены, говорит, были так, что аж электричеством било. Вроде как молния с бухты-барахты, и грозы-то никакой нет, а в небе как полыхнет чего-то – ух. Смотришь – и прямо чувствуешь, что еще не все потеряно. И давай заливаться про жизнь, любовь и надежду. – Томми скривился. – Прямо вдруг натуральный Шекспир. Я особо не слушаю. Бешусь, потому как он сделал нелегальное тату двум детям, у меня за такое лицензию могут отобрать. И вообще, это ж Ларри. Через пару дней опять будет мудак мудаком, с гарантией. Через неделю прихожу я в лавку. – Томми потряс головой и потер подбородок. – А там мелкая девчонка. Я в лавку детей не пускаю, а тут опа – ребенок. И на вид ненормальная. Большая. Руки-ноги длиннющие, аж на ходу путаются. Брекеты. Кучеряшки вот досюда. – Он показал на фут от головы. – Веснушек тьма – на роже как взорвалось чего-то. Это чья же, говорю, такая красота? А она дочурка Ларри. Оказывается, была у него дочь, он от нее скипнул за пару лет до того, когда еще в Кентукки набивал. Говорит, будет теперь настоящим папой. – Томми с усмешкой покачал головой и вновь занялся лотосом. – Папой, понимаешь ты, настоящим. А было это за пару дней до того, как он кони двинул. Почем знать, – может, от тех двух подростков у него в башке и впрямь включилось что-то. Хорошо бы. Хорошо, если он насовсем такой стал. Ну а чего нет? Иногда люди так тебя удивляют – сдохнуть можно. Выдирают тебе сердце – и все, и ты как пластилин, а?

В запале у него даже голос сорвался. Томми замялся, откашлялся и, склонившись над клиентом, приступил к последнему розовому цветку.

– Ваша подруга зашла, а я потом вечером все думал. Может, она и была один из этих подростков. Беглецов. Это Ларри про них так сказал. Куда-то они вместе намылились. Уж не знаю куда. Небось, в Тимбукту.

Томми опять оторвался от работы, и лицо его исказила нежность.

– Ну и кто она? – спросил он.

61

Я возвратил распечатку Норе.

– Зачем Сандра вернулась за фотографией? – спросила Нора. Она сидела на диване, а на подлокотнике хлопал крыльями Септим.

– Может, на фотографии подсказка, – предположил я. – Чтобы выследить Паука.

– И у Паука, наверное, другая половина татуировки.

Я склонился к экрану ноута, проглядел хронологию Александриных передвижений.

– Деволль вытащил ее из «Брайарвуда» тридцатого сентября. Четвертого октября она пришла в «Клавирхаус» играть на «Фацьоли». Пятого – в «Восставший дракон». Через два дня, седьмого, она снова пришла в «Клавирхаус». По словам Питера Шмида, была неопрятна и странно себя вела. Десятого отправила Хопперу посылку, зашла в бар при «Временах года», а спустя несколько часов упала, спрыгнула или была спихнута в шахту и погибла. Плюс в какой-то момент она поселилась на Генри-стрит и побывала в Oubliette и в «Уолдорф-Тауэрс».

И, что немаловажно, хоть мы и оставили это на закуску, прогулялась у водохранилища.

– Как будто напоследок обходила важные места, – заметила Нора. – Подвязывала концы, навещала, прежде чем… – Договорить она не смогла.

– Прежде чем покончила с собой, – сказал я.